Надя будто знает, что ничего не стоит наступить на радугу и помчаться по ней к самому небу. Она даже видит себя со стороны: как мелькают в воздухе босые пятки, и две ладошки распахнуты, как расправленные крылья.

– А что ей с собой прихватить? – серьезно спрашивает она деда.

Адам Скавронский отвечает степенно, лаконично. Под усами не видно скрытой улыбки.

– Жертв ей не надо – одной лишь любви…

Надежда вспомнила то давнее ощущение неистощимой веры. Утренняя свежесть наполнила все ее тело. Она выпрямилась, раскинула руки. Слабый шорох ветра пробежал по кронам.

– Дух перекрестков, Великая мать перепутий, к тебе обращаюсь, тебя зову. – Тихий голос густел, словно насыщался крепостью самой земли. – Ты! – Воздела она руки к небу. – Собой наполняешь, собою поишь. – Она замерла, прислушиваясь ко всем тайным звукам.

Порыв ветра пригнул траву, согнул корявые ветви молодой арчи. По воде пробежала зыбь. Девушка вздрогнула, побледнела, глаза подернулись лиловым цветом, взгляд стал мутным. На самых низких регистрах грудного голоса Надежда не то пела, не то – рыдала. Она не подбирала слов. Будто заговоренные, они цеплялись одно за другое:

Она закрыла глаза, вытянула из косы несколько волосинок, медленно закружилась:

Ветер сорвал с пальцев золотистые волосинки, швырнул порывом в сторону. «Если бы Ей, Великой богине, нужна была жертва. Что угодно могла бы отдать за встречу с Левкой, со Львом. А что у меня есть, кроме меня же самой?»

Она упала, как подкошенная, царапнула землю ногтями, уткнулась лбом и заплакала, горячо, навзрыд:

– Что я натворила! Что же теперь будет? За что мне такое!

Она причитала, раскачиваясь всем телом. Слеза скатилась и повисла на обиженной губе. Упала в пыль, подняв крохотный столбик, будто была горячей, будто землю обожгла. Вместе с усталостью медленно возвращалось спокойствие.

Из-за Гиссарского хребта выплыла темная грозовая туча. Быстро расправляясь, она мрачно накатывала на город.

– Надька! – звали с берега. – Ты где?

Она села на корточки у кромки воды, опустила горячие ладони в пронизывающий холод. И тут же ощутила на своей спине чей-то взгляд. Надя медленно обернулась и заметила в зарослях одичавшую суку. Большая, с отвисшими сосцами, она неподвижно стояла, напряженно следя за каждым движением девушки. Каким-то наитием Надя почуяла, что собака готова ко всему. Девушка неспешно поднялась; сука оскалилась, не издав звука.

– Спокойно, милая. Мы с тобой одной крови, ты и я.

Тяжело брякнулись первые капли дождя, ударил гром. Собака развернулась и побежала к щенкам. Надежда со всех ног помчалась к одноклассникам, теперь уже бывшим.

Санька напился в умат. От попытки что-либо говорить он отказался: слова не проворачивались во рту, с трудом переплевывались через губу, и получалось нечто совсем невразумительное. Повторить фразу он уже был не в силах, зато смешливо удивлялся, что совсем не помнит, о чем говорил. Выглядел Жуков как разладившаяся марионетка, которую тянут за ниточки поссорившиеся между собой дети. Ноги и руки жили отдельной друг от друга жизнью. Ко всему прочему начинало вертеть землю. Она нагло срывалась с оси, вращаясь в дожде. Сашка, балансируя на одной ноге, хватал руками дождевые струи, слизывая зависшие на кончике носа капли. Как только наступало затишье в земной круговерти, он перебежками догонял Надю, вышаркивая зигзагами лужи. Надежды он из виду не терял, плелся следом, послушный только ей.

Потом он так и не вспомнил, почему вся одежда оказалась мокрой насквозь.