|
- Взят в плен супостатом в Азовском походе! [61] Раненым пленили и токмо потому, что душа едва не отлетела. - Он продемонстрировал рубец между плечом и шеей - след от удара ятаганом. - Четыре года ворочал весло на османских галерах, потом еще три - у песьей рожи Аль-Хаджака. Ну, этот самый лютый был! Прям-таки зверь неистовый! - Михайло помолчал, потеребил в смущении бороду и спросил: - А ты, батюшка мой, правда из наших? И как мне тебя звать-величать?
- Зови Андреем Юрьевичем. Но я не из России, братец, я из Франции, из Нормандии. Слыхал про такую? - Паршин отрицательно помотал кудлатой головой. - Отец мой - знатный дворянин, маркиз, а я, Андре Серра, его непутевый отпрыск… Ты ведь, Михайло, тоже из дворян?
- Из дворян. По-новому, как государь повелел, из дворян, а по-прежнему - так из сынов боярских. Род наш из Москвы и прилеплен с давних пор к большим боярам, к Толстым… в свойстве с ними состоим, и Петр Андреич даже дозволил звать себя дядюшкой.
- Это какой же Петр Андреич? - насторожился Серов. Из Толстых он мог уверенно опознать лишь Льва Николаевича, но до «Войны и мира» и «Анны Карениной» было еще лет сто пятьдесят, а то и больше.
- Толстой Петр Андреич, царский стольник [62] . Ба-альшой человек! Может, искал он меня, чтобы выкупить, да, видно, не нашел… - Михайло развел руками и снова бухнулся на колени. - Челом бью, батюшка-капитан Андрей Юрьич, и тщусь надеждой! Помоги добраться до отчизны! Век буду тебя поминать в своих молитвах! И детям, буде появятся они, закажу, чтоб во всякий день молили Господа о твоем благополучии, о фортуне твоей и здравии! А я тебе чем смогу, отслужу! Отслужу сей же час, живота своего не жалея!
- Отслужишь, - сказал Серов, крепко запомнив о свойстве Михаилы с царским стольником Толстым. - Непременно отслужишь, но как, о том мне нужно поразмыслить. А теперь иди, братец, бороду сбрей, патлы обрежь и стань похож на человека. Боцману передай, кто я зачисляю тебя в экипаж и велю выдать нормальное платье, а не турецкие обноски.
Михайло замялся, переступая с одной босой ноги на другую.
- Спросить чего хочешь? Ну, спрашивай!
- Хочу, Андрей Юрьич, хочу… ты уж не гневайся на мои пустые речи… Где ты толковать по-нашему выучился? Хорошо говоришь, токмо непривычно.
- Носило меня по морям-океанам много лет, и видел я всяких людей, - молвил Серов. - Был среди них один купец из Калуги, ныне покойный, и встретились мы в Вест-Индии. От него и выучился. Я способен к языкам.
- Из Калуги… в Вест-Индии… - повторил Паршин и вздохнул. - Куда нашего брата ни заносило… А я вот гораздо глуп к языкам, потому дядюшка Петр Андреич не изволил пристроить меня к государевой посольской службе, а испросил офицерский патент в Бутырском полку. Поручиком я служил, потом, в тридцать годов, вышел в капитаны… Рубиться да фузилерами командовать я мастак.
- Еще покомандуешь и генералом станешь, - пообещал Серов.
Он глядел вслед Паршину, думая, что вот свела его судьба еще с одним чистым душой человеком, с рыцарем вроде де Пернеля, а точнее, с витязем, ибо рыцарей на Руси отродясь не водилось. Этот русский офицер наверняка был потомственный воин, солдат отважный и умелый, ибо стать капитаном в тридцать лет было непросто, и царь Петр Алексеевич зря такими чинами не баловал. «Похож на де Пернеля, похож!.. - думал Серов. - Вот только счастье у него русское, такое, что приходит через кровь, и пот, и сорок бед… Де Пернель сидел у весла немногие месяцы, а этот - семь годов!»
Вечером, когда вахту стоял ван Мандер, а остальные главари собрались на ужин в кают-компании, Серов велел привести Михаилу. |