Пожимая плечами, отец смотрел ей вслед.

— Па, — сказал я. — Ты был неправ.

— Ты о чем? — грубо спросил он, вытащив из кармана носовой платок.

— Ты говорил, что у протестантов нет сердца, что они не смеются и не плачут. Джессика плакала. Я видел ее лицо, и она плакала так же, как и ты за ужином несколько дней тому назад.

Он посмотрел на ее удаляющийся силуэт и негромко шмыгнул носом. Этот звук не был таким завораживающим, как обычно, а лишь слегка выделяющимся над шумом разошедшейся толпы. Он поднял руки и хлопнул себя по бокам.

— Что я тут стою, как старый дурак? — что прозвучало загадочно. Затем: — Идем, Джерри, догоним ее, найдем, пока она не ушла слишком далеко…

Мне нужно было бежать, чтобы угнаться за ним, пока мы проталкивались через толпу. Наконец, мы догнали ее около фонтанчика для питья с другой стороны площади. Отец коснулся ее руки, и вдруг внезапно она оказалась в его объятиях. И никогда прежде я не видел такого счастья в человеческих слезах.

Они оба плакали.

Нелегкое время для отцов

Вероятно, не стоило затевать эту вечеринку, потому что постепенно она превратилась в ритуал, на который все собрались, чтобы навсегда проститься с чертенком, который ненавидел расставание с кем бы то ни было. Она больше не была чертенком, а теперь просто Джейн, иногда несколько напуганной. Как бы то ни было, все начиналось как маленькое сборище девчонок, каждая из которых уезжала учиться в колледж или куда-нибудь работать. Это была спонтанная вечеринка в конце лета, c гамбургерами и хот догами, и, конечно же, непредсказуемым броуновским движением во дворе, подковой окружающем наш дом («Это ведь площадь, правда, папа?»). Были расставлены метки для крокета, для которого места тут не было вообще, но желающих сыграть было немало. Все превратилось в вечеринку, просто, потому что Эллин любила приложить руку к меню, к списку приглашенных и ко всему прочему.

Мы с Эллин не до конца осознавали, что эта вечеринка обозначала отъезд Джейн. Если бы мы избежали официального торжества и просто должны были б в воскресенье отвезти ее в колледж, то ее выход на новый жизненный путь не был бы столь ощутим, как раны в наших сердцах.

Для нее все это было слишком уж тернисто и драматично.

— Смотрите, ребята, — сказала она. — Я лишь еду в Бостон, чтобы учиться в колледже. Всего лишь в сотне миль отсюда — пустяки, — всех она называла ребятами, даже девушек.

— Сто двенадцать, — поправил я.

Но она, наконец, стала мягче и позволила Эллин продолжить оформлять большие блюда со всеми тонкостями отделки. И тут внезапно возникла проблема:

— Сэм — что ему тут нужно? — сказала она, и определенно это был не вопрос.

— Почему бы ему не быть? — удивленно спросил я.

Она замолчала. В последнее время паузы в ее речи обозначали ее драматическую реакцию. — С ним эпилог, папа.

— Эпилог? Единственные эпилоги, о которых я знаю, находятся в конце каждой книги.

Она выпустила воздух из уголков рта, что подразумевало, что она ведет себя со мной излишне терпеливо.

— Я имею в виду, что эпилог — это нечто, случающееся в самом конце истории.

После всего мне бы следовало с облегчением вздохнуть. Когда в последнем классе она встретила Сэма (они вдвоем танцевали на рождественской вечеринке), то они практически не расставались все свое свободное время. Она почти перестала делать домашнее задание, ее успеваемость опасно съехала вниз, и мы с Эллин начали серьезно беспокоиться.