|
Она почти перестала делать домашнее задание, ее успеваемость опасно съехала вниз, и мы с Эллин начали серьезно беспокоиться. Джейн казалась маленькой и уязвимой рядом с рослым и энергичным Сэмом, и, хотя он был вежливым и симпатичным молодым человеком, он казался чужим и посторонним — не из нашего мира. «Он всего лишь мальчик-переросток», — уверял я Эллин. — «Они все такие отчужденные». Вдобавок ему все время не везло, как и всем, кто был с ним рядом. Он был потенциальным разрушителем домов, а, может быть, и целых городов. Еще в первый его визит он вежливо обратил внимание на чашку и блюдце Эллин из синей китайской глазури, а затем случайно уронил ее на пол, после чего, конечно, ремонту чашка не подлежала. «Ничего страшного», — сказала Джейн, беспечно отмахнувшись от произошедшего, когда пораженная случившимся Эллин отвернулась в сторону. Джейн тогда начала носилась сумасбродное кольцо, которое Сэм выиграл на карнавале, отчего ее палец сначала стал зеленым, а затем фиолетовым. Но она еще долго продолжила носить это кольцо, позже я был вынужден отвезти ее в больницу на ампутацию, чтобы спасти ей жизнь.
И вот вдруг у нее с Сэмом эпилог. Но она все равно его пригласила, и он как всегда опоздал. Вечеринка совпала с одним из тех дней, когда листва на деревьях постепенно начинала румяниться, обозначая мягкий переход позднего лета в раннюю осень и неся в себе изящество и очарование. Парни и девушки заполнили собой все пространство вокруг дома и на лужайке. Эллин устроила буфет, выставив пластиковые столы под старым кленом на заднем дворе. В те дни, когда Джейн все еще была чертенком, к одной из вервей этого дерева была привязана веревка, на которой она могла раскачаться и куда-нибудь улететь. Рядом был ее «Забор Тома Сойера», около которого был выделен небольшой квадратик земли, на котором она выращивала редиску, и, как потом оказалось, она не могла вытерпеть вкус этого корнеплода во рту. Ее забор также был несчастьем. Она хотела, чтобы я заплатил ей пять долларов за его покраску. Она воображала, что она заманивает друзей, чтобы они выполнили за нее эту работу. Но этот план имел неприятные последствия. Какое-то время я наблюдал, за тем как она размахивает кистью, облизывая языком уголки губ — она всегда так делала, отчаянно на чем-нибудь сосредоточившись. Забор вдруг начал казаться бесконечно длинным, и я собрался ей помочь. «Нет», — сказала она со всем своим десятилетним упорством. — «Договор нерушим, папа». Ее друзья, тоже читавшие Тома Сойера, естественно, ей отказали, и она заканчивала работу одна. И мне было грустно за ней наблюдать, до сих пор не понимаю, почему. Теперь безмятежно и беззаботно, в окружении друзей она стояла, прислонившись к этому забору — смеялась и улыбалась, тряся головой. Крокетные мячи ударялись друг о друга, и звучанием это напоминало игру в гигантские кости. Бадминтонные воланчики порхали над сетью, будто птицы с подрезанными крыльями. Эллин была занята едой, сервировкой столов и спиртными напитками. Ей помогали несколько соседских матерей. Все рассеянно кивали мне, будто не были уверены в том, что я иду в их сторону не по ошибке. Я вошел в дом, пройдя через толпу парней и девушек, и сделал себе алкогольный коктейль, определенно не предназначенный для подростков, пытаясь хоть как-то подавить в себе отсутствие аппетита. Как бы то ни было, сквозь весь шум и гомон болтовни я услышал дверной звонок. Это был Сэм — как всегда вспотевший. Я давно уже заметил, что, как правило, он потеет в солнечную погоду или даже в пасмурную, просто играя в крокет, и что от него всегда сильно несет каким-нибудь ужасным дезодорантом или лосьоном после бритья. Джейн почему-то этого не замечала. Она продолжала говорить о его глазах, о том какие они мягкие и добрые, и о треске огоньков волнения в них. «Треск огоньков волнения?» — спросил я. |
