Фотография больше не отражает реальность.» «А с этой лентой кто‑нибудь мог бы сделать то же самое?»
«Теоретически, любое видео можно изменить.»
На мониторе я второй раз следил за происходящим убийством. Камера стояла в дальнем углу комнаты. Она не очень хорошо показывала само убийство, но потом был ясно виден Сакамура, когда шагал в сторону камеры. Я спросил: «А этот образ тоже можно изменить?» Сандерс засмеялся: «В наше дни возможно любое изменение, какое захотите.»
«Вы смогли бы изменить личность убийцы?»
«Технически, да», ответил Сандерс. «Сегодня возможно впечатать лицо в сложный движущийся объект. Технически, это возможно. Но практически, это чертовски сложная работенка.»
Я ничего не сказал. Все равно Сакамура был нашим главным подозреваемым и он был мертв, а шеф хотел, чтобы дело завершилось. Как и я. «Конечно», продолжал Сандерс, «у японцев имеются все разновидности экзотических видеоалгоритмов для рендеринга поверхностей и трехмерных преобразований. Они могут делать такое, что мы не можем даже вообразить.» Он снова забарабанил пальцами по столу. «Какое у этих лент временное расписание? Какова их история?»
Я сказал: «Убийство произошло прошлым вечером в восемь тридцать, как показывают часы. Нам сказали, что ленты были удалены из комнаты службы безопасности примерно в восемь сорок пять. Мы их попросили и тогда началось некое перетягивание каната с японцами.»
«Как обычно. И когда вы, наконец, вступили во владение сами?»
«Их доставили в штаб‑квартиру дивизиона около половины второго ночи.» «Окей», сказал Сандерс. «Это значит, что ленты оставались у них с восьми сорока пяти до часа тридцати.»
«Верно, чуть меньше пяти часов.»
Сандерс сморщился: «Изменить пять лент с пяти камер под разными углами за пять часов?» Он покачал головой: «Нет, невозможно. Этого просто нельзя сделать, лейтенант.»
«Неправда», вмещалась Тереза. "Это возможно. Даже с этими лентами.
Здесь не требуется менять слишком много пикселов."
Я спросил: «Вы в этом уверены?»
«Ну», сказала Тереза, «Единственный способ, которым это может быть сделано так быстро, это с помощью автоматизированной программы, но даже для самых изощренных программ необходимо вручную полировать детали. Штуки, вроде плохих наплывов, могут все испортить.»
«Плохих наплывов?», спросил я. Я обнаружил, что мне нравится задавать ей вопросы. И нравится смотреть на ее лицо.
«Плохие наплывы движения», сказал Сандерс. «Видео идет на тридцати кадрах в секунду. Можно представить себе каждый кадр видео, как снимок, снятый со скоростью затвора в одну тридцатую секунды. А это очень медленно – гораздо медленнее, чем у карманных фотокамер. Если вы снимете бегуна на одной тридцатой секунды, ноги станут просто полосами. Наплывами. Это называется наплывом движения. И если вы меняете механически, то он начинает выглядеть плохо. Образцы кажутся слишком острыми, слишком четкими. Углы кажутся странными. Вернемся к русским: можно видеть, что были изменения. Для реалистического движения необходима правильная доза наплыва.» «Понятно.»
Тереза сказала: «И есть еще сдвиг цвета.»
«Верно», сказал Сандерс. «Внутри самого наплыва существует цветовой сдвиг. Например, взгляните сюда на монитор. На мужчине надет голубой костюм и его пиджак крутится, когда он ведет девушку в комнату. Вот. Если вы возьмете один из кадров этой акции и увеличим его до пикселов, вы обнаружите, что пиджак‑то голубой, но наплыв усиливает оттенки светло‑голубого, пока на границе цвет кажется почти прозрачным – по отдельному кадру нельзя в точности сказать, где кончается пиджак и начинается фон. |