Возьми сама, пожалуйста, а то у меня руки жирные.
Рая так и сделала. По комнате она двигалась энергично, уверенно. Боря представил ее хлопочущей на кухне. Картинка ему понравилась. Ладненькая женщина, приятная, опрятная, домовитая, почему-то именно таких у него никогда не было. Попадались все замороченные работой, неумелые в быту. Марков даже когда с кем-то жил, возвращался в неуютную квартиру, плохо убранную, безликую, не наполненную ароматами вкусной еды. А именно этого хотелось, ведь он деревенский. В их тесной избенке всегда было чисто, тепло, занавески, коврики, покрывала — все с любовью подобрано, отстирано. В дешевеньких вазочках цветы или рябина, веточки еловые. Диваны все в подушках. Их бабушка шила, набивала старыми колготками и носками, что нарезала стружкой. Между ними обязательный кот. Один сменял другого, но все они были похожи и внешне (серые, пушистые), и характером. Коты были хитрыми, вороватыми, но ласковыми, громко мурчащими. Бабушка их лупила полотенцем, когда готовила. Гнала, чтобы не украли чего. Но потом сама же животинкам лучшие кусочки приносила. А внучку пекла каждую субботу его любимые пироги. Как же дивно пахло в их избе по выходным!
Вспоминая все это, Марков ругал себя за нелюбовь к малой родине. Хорошо же в деревне! И почему он так рвался из нее? Нет, уехать на учебу нужно было. И поработать в городе. Но когда из прокуратуры поперли, можно было вернуться. Не насовсем, так, на время. Пожить в избушке бабушкиной, обветшавшей после ее смерти, подшаманить ее, печь протопить. Молока да сыворотки напиться вдоволь. В Ужихе покупаться летом, а зимой покататься с ее откосов на ледянке. Пробежаться по лесу на дедушкиных лыжах, что на валенки надеваются, упасть в снег…
— Мне Наташа все рассказала, — услышал он голос Раи и стряхнул с себя воспоминания вместе с воображаемым снегом.
— О чем?
— Сам знаешь. Ты ведь из-за этого нас вызываешь завтра.
Она села на диван, поставив перед ним стопку с гербом. Наливай, мол. Пришлось все же руки вытирать.
— Нет, причина другая. Будет общий сбор, как я и написал.
— Полицейские протоколы подпишем, чтобы из страны без проблем выпустили? — Боря кивнул. — И ты никому не расскажешь, что натворила Наташа?
— Ничего страшного она не сделала.
— Как это? Чужое взяла! Еще и документ, удостоверяющий личность… Это хуже, чем деньги украсть!
— Она уже раскаялась в содеянном, иначе не призналась бы тебе.
— Ты отдал паспорт Алие?
— Завтра в десять. — Он поднял свою стопку, чтобы чокнуться с Раей, и произнес традиционный тайский тост: — Чок дии!
— Что это значит?
— Пожелание удачи.
— Чок дии!
Она выпила ром легко, как воду. А он-то думал, будет морщиться. «Хон тонг» был резким напитком, совсем не женским. Марков чистым его сам не любил, перемешивал с соком, а не с энергетиком, как тайцы.
— Как твое расследование? — спросила Рая, закусив ром конфеткой. Она достала ее из сумки, потом еще несколько. На обертках была нарисована белочка. — Угощайся, — сказала она, подвинув к Боре конфеты.
— Сто лет не ел, поэтому угощусь обязательно.
— Тут вроде есть русские магазины?
— Да, но я в них не хожу. Там меня мучает ностальгия.
— Борь, а ты был женат? — спросила вдруг Рая.
— Официально нет. Но у меня есть дочь. Или я тебе уже говорил об этом?
— Мне — нет.
— Значит, Маше. Точно, ей. — Марков налил еще рома им обоим. У него осталось одно не обглоданное ребро, но он уже не хотел его. Насытился так, что готов был лопнуть. |