В половине семидесятых годов Дм. Федоров начал серьезно похварывать: приходилось передать дело сыну; но все же следует сказать, что он до самой смерти, которая последовала в 1880 году, наблюдал за торговлею и предпринимал кое-какие издания.

Посте смерти Дмитрий Федоров оставил наследникам значительный капитал и более чем на сто тысяч рублей книжного товара. Сын его, Дм. Дм., выдав прочим наследникам деньги за их части, сделался полным хозяином отцовской фирмы; но он не сумел вести дело или, вернее сказать, взялся не за свое дело и не по средствам. Он увлекся изданием нот и, кроме того, предпринял два периодических издания: «Посредник печатного дела» и иллюстрированный журнал «Наше время», которые втянули его в долги и быстро расстроили дела.

Теперь эта крупная, в свое время, фирма окончательно рушилась. Большую часть товара с правами на издания (на двенадцать тысяч рублей) приобрел Губинский, остальное также все перепродано разным торговцам.

Кроме этих четырех книгопродавцев, знанием и умением вести книжное дело в то время выделялись также братья Вагановы и Ив. Ив. Ильин.

Старшего Ваганова, Ивана Андреевича, я не знал, он умер в 1850 году; но брат его, Осип Андреевич, был дельный торговец; он очень хорошо знал как русские, так и иностранные книги, и отличался особенною энергией к стяжательности. Это был человек — так называемый — загребистая лапа; он не любил поделиться с товарищем барышом, и если ему приходилось сделать какое дело с кем-либо из своих собратий, то непременно старался забрать себе львиную долю, особенно тогда, когда компаньон был слабее его по средствам.

Напротив. Семен Васильевич Ваганов, хотя был также человек довольно сведущий и, вместе с тем, человек достаточно начитанный, был противоположного характера — мягкий, уступчивый и доброжелательный, он всегда старался помочь другим делом и советом.

Покойный Е. Ив. Екшурский частенько вспоминал о следующем случае, характеризующем его доброжелательность.

«Я, — рассказывал Екшурский, — открыл уже лавку (раньше Екшурский был букинистом-мешочником, и об нем я скажу ниже), повадился с одной компанией погуливать; как бывало наступает вечер, так мы и заберемся в трактир „Стамбул“ у Пяти Углов, и пойдет у нас попойка. Вот однажды сидим мы тут у окошка, — пируем; на столе у нас бутылочки, рюмочки, закуска и все такое. Сидим, попиваем. Случайно мимо этого окна проходит Семен Васильевич и увидал меня. Я, конечно, его не заметил, а он остановился, посмотрел на меня, посмотрел с кем сижу и что у нас на столе. Наутро выхожу я в лавку и, немного погодя, вижу — подходит ко мне Семен Васильевич.

— Пойдем, — говорит, — Елеся, чай пить (Екшурского до старости в глаза и за глаза товарищи-книжники называли Елеся).

Мы пошли. Привел он меня в отдельный кабинетец; подали чаю: налили по чашке и выпили. Потом он и спрашивает меня:

— А что, Елеся, ты когда-нибудь читал псалтирь?

— Читал, — говорю. — хоть не всю, а читал, ведь я торгую же Псалтирями.

— А ну-ка, скажи мне, как начинается первый псалом.

— Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых… — начал я.

— Довольно, — говорит Семен Васильевич, — я только к тому тебя спросил, что я знаю, что ты читал это, может быть, сотни раз, а слова царя-пророка послушать не хочешь. Ты вчера вечером где был? С кем сидел, угощался? Ведь это все матушкины сынки да приказчики. Ведь у них у всех деньги-то краденые: у одних из отцовской выручки, а у других из хозяйской. А ты сам хозяин, сам работаешь, сам и деньгу наживаешь. Так след ли тебе связываться с такой компанией? Тебя теперь зовут Елеся, будут величать и Елисей Иванович, а повадишься с этими людьми, так достукаешься до того, что будут звать Елеськой.