Изменить размер шрифта - +
Рукописи у разных безызвестных авторов он покупал без разбору, не только не вникая в смысл написанного, но и не читая, лишь было бы подходящее заглавие. Свои издания он часто украшал в тексте и на обложках оригинальными рисунками, которые ему делал какой-то придворный кучер, и нередко одни и те же рисунки печатались в разных книжках. В прежнее время интеллигентные литераторы не писали книжек для народа, а этим занимались преимущественно такие авторы, как Нестер Око, П. Татаринов, Суслов, Волокитин т. п., и писались эти книжки не ради преследования какой-либо идеи, а исключительно ради хлеба. Бывало, принесет какой-нибудь писака Шатаеву рукопись.

— Купите, — говорит, — Василий Герасимович, у меня рассказ.

— Какой же это, барин, у тебя рассказ — большой или маленький? (Шатаев не стеснялся с такими писателями и в большинстве говорил им «ты», но это выходило у него так просто и добродушно, что нельзя было обижаться.)

— Да порядочный, вот посмотрите, — и подает ему рукопись.

Взяв в руки рукопись. Шатаев начинает разбирать заглавие.

— Это как у тебя: «Степан Ко-р-шу-н, или Ст-ра-ш-ный Вор и Про-й-до-ха». (Следует заметить, что Шатаев был совсем малограмотный и чужое писанье разбирал очень медленно.)

Затем разворачивает рукопись и главное соображает, каков ее объем, а после спрашивает:

— Про кого же ты тут пишешь?

— А вот… — и тут автор начинает объяснять происхождение своего героя и разные изумительные его похождения, местами вычитывая их из рукописи.

— Да уж не знаю, барин, брать или нет. — снимая шляпу и почесывая в голове, говорит Василий Гаврилович. — у меня тут в ящике сотни полторы валяется этих рукописей, давно бы надо которые напечатать, да все никак не соберусь, времени нет.

— Да купите, Василий Гаврилович, как-нибудь соберетесь, напечатаете. — умоляет автор, — мой рассказ пойдет, а я недорого с вас возьму.

— Да знаю, что недорого, — за что тут дорого давать? Много ли тут писанья-то? Да, право, будет лежать: когда его соберешься печатать?

— Да вы напечатайте поскорее, уверяю вас, что эта штучка пойдет.

— Да пойти-то пойдет, у меня, слава богу, что ни напечатаю, все идет, все тащат понемногу. Ну, а сколько же тебе за это?

— Да рубликов двадцать положите, Василий Гаврилович.

— Двадцать, что ты? Ведь это писал не Пушкин или Крылов, а ты.

— Так сколько же вы дадите?

— Да рублей бы пять-шесть я, пожалуй, бы и дал.

— Да что вы, Василий Гаврилович, ведь этак и на хлеб не заработаешь, а у меня жена да двое ребятишек.

— Ну, господь с тобой, на ребятишек-то я прибавлю. Так и быть, уж дам тебе красненькую, пиши вот расписку, что продал свой рассказ в вечное и потомственное владение.

Автор, довольный, пишет расписку, и получает красненькую, а Шатаев говорит:

— Ну, барин, теперь пойдем в трактир, чайком попою.

Золоторотцы частенько, пропившись, заходили к Шатаеву с просьбою дать им книжонок на поправку, и он почти никогда не отказывал, а наберет какого-нибудь хламу копеек на двадцать и даст.

— На, — говорит Василий Гаврилович. — поправляйся, но не пропивай же хоть это, а то я больше не дам.

Своею трезвою и аккуратною жизнью он скопил под старость порядочный капитал, а так как у него не было прямых наследников, то отказал его на богоугодные дела, преимущественно на монастыри и церкви, а лавку со всем находившимся в ней товаром, в знак признательности к своему родственнику и учителю Холмушину, завещал его внуку Александру Александровичу, который и теперь продолжает его дело.

Быстрый переход