Лежа, я зачем-то кинул в бородача с факелом шишкой, и она пролетела через него, в районе груди, и попала в Бакса - который, по всей видимости, промчался сквозь факельщика и последовал моему примеру, чувствительно войдя в соприкосновение со стволом дерева.

    Два здоровых мужика, беспомощные, как младенцы, сидели на сырой земле и, кусая губы, смотрели на призрачного бородача, как тот делает шаг к столбу со старухой... поднимает факел над головой... и мне вдруг мерещится, что у столба вовсе не старуха, а моя жена, оставшаяся с байдарками, а на палаче развевается широкое бело-серебряное одеяние...

    - Папа, да сделай хоть что-нибудь!..

    Топот конских копыт позади меня громом прокатился по лесу - и я весь сжался, ожидая, что это будет первый и последний звук - первый за все время этой невероятной казни и последний в моей жизни... и я еще успел увидеть, как факельщик недоуменно оборачивается...

    Словно выключили невидимый кинопроектор - ни столба, ни дядьки с факелом, ни толпы, ни опушки... и на том месте, где только что была груда вязанок хвороста, росла семья молодых маслят. Глянцевых, упругих и наверняка не червивых.

    Во всяком случае, мне так показалось...

    Бакс встал, пнул грибы ногой и изо всех сил ударил кулаком в дерево, разбив руку в кровь. Потом он коротко всхлипнул,, провел тыльной стороной ладони по лицу и стал похож на рыжего клоуна. На плачущего рыжего клоуна.

    - Сволочи, - ни к кому не обращаясь, выдавил Бакс. - Мрази поганые... Ишь, расколдовались...

    - Папа, -- тихо спросил подошедший Талька, - ты очень больно ударился?

    - Сволочи, - еще раз буркнул Бакс.

    - Кто? - я попытался улыбнуться - и не смог.

    Он не ответил.

    ...Через два с половиной часа мы вышли к байдаркам. Моя жена чуть не убила нас всех, но мы покорно выслушали ее аргументы в пользу нашей общей никчемности и бестолковости, и принялись готовить еду.

    До вечера мы почти не разговаривали. А перед самым сном мы с Баксом выпили по два стаканчика. Молча.

    Талька сидел рядом.

    3.

    Люди шли за летом,

    осень - следом.

    Ф. Г. Лорка

    Последующие пять дней были до отказа заполнены сбором ягод, рыбной ловлей, мозолями от весла и прочими прелестями жизни. Бакс учил Тальку каким-то немыслимым приемам, супруга моя истекала счастьем и покоем, что с ней случалось отнюдь не часто, я добросовестно разделял это благостно- расслабленное состояние, но в действительности не мог отпустить себя ни на секунду.

    Во-первых, меня беспокоил Талька. На поляне, усыпанной спелой земляникой, он мог застыть, как истукан, уставясь на неведомый стебель местного лопуха и морща лоб, словно он (Талька, а не лопух!) видит старого знакомого и никак не может вспомнить, как того зовут. И место для стоянки он определял теперь безошибочно - без комаров, с подветренной стороны; и вообще...

    Во-вторых, меня беспокоил Бакс. Он ходил, словно отравленный, и временами мне казалось, что в добром толстом дяде Баксе кипит скрытый котел с плотно пригнанной крышкой, и надо бы успеть увернуться, когда тот взорвется.

    Со мной раньше случалось нечто подобное. Это когда какому-нибудь гаду надо было дать по морде, а ты не дал - по причинам социальным, этическим или просто от интеллигентской трусости - и потом ходишь, как дерьма наелся, и все это перевариваешь, если не сбрасываешь на кого-то безвинного и случайно подвернувшегося под руку.

    Бакс называл это... не помню уже как, но это именно оно и было.

    В-третьих, меня беспокоил я.