Бакс называл это... не помню уже как, но это именно оно и было.

    В-третьих, меня беспокоил я. Я видел туманную паутину. Я видел ее раз пять-шесть; и более того, я чувствовал нашу зависимость от ее колыхания. Дернется нить, и рыба на вечерней зорьке клевать не будет, сколько ни прикармливай и не чертыхайся шепотом. Или грибов сегодня есть не следует, а следует давиться макаронами, потому что волнение прошло по дальним волокнам, и легкая рябь соизволила докатиться до нас.

    Я морщился, как от головной боли, тайно глотал пенталгин и видел проклятую паутину; Инга поглядывала на меня с недоумением, а Талька - с сочувствием.

    А когда мы добрались до Браншвейга, и Бакс тут же отправился в местную ратушу, а потом вернулся оттуда злой до бледности и долго показывал мне, не стесняясь Тальки, что бы он сделал с местными бюрократами, не желающими приподнимать свои толстые задницы - я занервничал до рези в желудке.

    Я понял, что чувствуют марионетки, когда их достают из сундука.

    - Баксик, - сказал я, - берем билеты и едем домой. Дома хорошо, дома есть пиво и телевизор, дома есть мягкий диван - и никаких галлюцинаций. Мы берем отличное купе на четверых и немедленно едем домой. Ты понял меня, Баксик? Мы идем с тобой в кассы, достаем из кармана бумажник...

    - Да, - ответил Баксик - нет, незнакомый и суровый Бакс. - Да, пора домой. Ты, Энджи, идешь в кассы, берешь три билета, ты берешь Ингу, Тальку и одну байду, и вы все вечером мотаете отсюда к пиву, дивану и такой-то матери от греха подальше. Займешь мне место на диване и купишь лишний литр пльзеньского. Жди меня, Энджи, и я вернусь. Позже.

    - Хорошо, - сказал чей-то холодный и спокойный голос, и я с удивлением обнаружил, что этой мой собственный голос. - Хорошо, Баксик, но не совсем так... Я беру два прекрасных билета, и Инга с Талькой едут налегке. Я иду в кассы, не спуская с тебя пристального взгляда, я иду в кассы...

    - Папа, ты возьмешь один билет, - Талька крепко сжал мою руку и улыбнулся чужой, взрослой улыбкой. - Один билет для мамы. Иначе я ей все расскажу. Все-все...

    И я пошел в кассу и взял один билет. До сих пор не понимаю, как мне удалось уговорить Ингу уехать.

    Но я это сделал.

    4.

    Мама, хотел бы я стать серебром.

    Холодно будет, сынок.

    Ф. Г. Лорка

    ...Злосчастный хутор нашелся, как по заказу. Еще с первой секунды, когда мы только выволокли лодки на берег и решали, ставить или не ставить палатку - Талька сразу взял след и двинулся по нему напористо и целеустремленно, вроде хорошего сеттера. Я только диву давался и временами трогал карман рюкзачка, где у меня среди прочего барахла болтался походный топорик с заново выправленной заточкой. Вот спросите меня, спросите - зачем я взял с собой эту штуку, да еще полночи провозившись над его упрямым лезвием? - спросите меня, или нет, лучше не спрашивайте, потому что я вам все равно не отвечу.

    Взял и взял. И все. На всякий случай.

    Я предполагал, что случаи - и всякие, и особо оригинальные - не заставят себя ждать. Не то чтобы это приводило меня в восторг, но...

    Это «но» включало в себя многое. Косой крест над могилой сумасшедшей старухи, мою захлебывающуюся ярость, факел в руках бесплотного палача, глаза Бакса на вокзале... Я не знал, зачем я иду, но за чем-то я шел наверняка.

    Иначе до конца дней своих я буду видеть паутину, бояться паука и радоваться тому, что я не муха, или хотя бы не ближайшая на очереди муха. Радоваться, захлебываясь сырым и липким туманом.

    И напиваться перед сном.