|
Проклиная про себя "коммунистическую сволочь" (вчерашняя комсомолка, став жертвой режима, и не заметила, как быстро докатилась до белогвардейских словечек), она потащилась к трамвайной остановке и вдруг увидела в маленьком скверике сидящую на скамье, расплывшуюся в полной прострации Цилю Розенблюм. На коленях у нее были листки, покрытые расплывшимся чернильным карандашом, -- единственное за все время письмо, пришедшее от Кирилла. Надя присела рядом. Она почему-то сочувствовала этой "оголтелой марксистке" (опять какое-то антисоветское выражение выплывает неизвестно откуда), хотя и обижалась, что при прежних встречах в очереди у Лефортово та ее в упор не замечала. -- Ты еще счастливая, -- вздохнула она, -- тебе пишут. Цецилия вздрогнула, взглянула на Надю и вдруг уткнулась ей, малознакомой женщине, в плечо. -- Это еще в тридцать девятом, -- бормотала она. -- Единственное письмо. Одни общие фразы. Надя повторила: "Ты еще счастливая", хотя и слукавила, она от "своего" получила за три года все-таки три письма. Неожиданно для себя самой она погладила Цецилию по волосам. Откуда эти телячьи нежности? Обнявшись, обе женщины в охотку зарыдали. -- Почему они не принимают посылки, Надя? -- спросила потом Цецилия. Румянцева привычно оглянулась, в те времена оглядывался любой советский человек, перед тем как произнести более или менее энергичную фразу. -- Эх, Циля, может быть, просто не знают, где эти люди. Не удивлюсь, если у них там такой же бардак, как везде. Они поднялись и тяжело поплелись к трамваю, словно две старухи, хоть и были еще вполне молодыми здоровыми бабами. Не говоря уже обо всем прочем, система полностью переломала их половую жизнь. -- Война все изменит, -- проговорила Надя. -- Им придется пересмотреть свое отношение к народу. -- Может быть, ты права, -- сказала Цецилия. -- И первое, что мы должны пересмотреть, это отношение к партийным кадрам. Они говорили уже совсем дружески и не замечали, что одна называет их "они", а другая -- "мы". -- А тех, "без права переписки", всех шлепнули, -- сказала Надя. -- Неужели это правда? -- еле слышно прошептала Цецилия, потом заговорила громче: -- Прости мою вспышку, Надя. Нервы на пределе. Однако у Кирилла ведь не было этой формулировки в приговоре, и вот видишь, все-таки... письмо... -- Да-да, все будет хорошо, Циля, -- ободрила ее новая подруга. Они завернули за угол, и тут прямо им по макушкам из какого-то низкого открытого окна заговорило радио: "От Советского Информбюро. На Смоленском направлении идут ожесточенные бои. Потери противника в живой силе и технике растут..." -- Слышишь?! -- панически воскликнула Цецилия. |
