Чародейка Солея пошатнулась, по лицу разливалась бледность. Похоже, она до последнего в это не верила.

— Я не отдам тебя палачу, — продолжал Император, шагнув к ней. Кто-то — кажется, Кер-Тинор, — подал ему его собственный меч, отнятый при пленении; наверное, успели найти на месте схватки, мельком подумал правитель Мельина. — Я сам возьму твою жизнь.

Сежес, Вольные, Сеамни остались позади. Император шагнул к трясущейся волшебнице — Файэти вдруг упала на колени, а рядом с ней перед Императором распростёрся Гахлан.

— Повелитель! Умоляю, прости её, неразумную. Рассудок её помутился от горя; у неё, изволишь ли видеть…

— Да, я знаю, — кивнул правитель Мельина. — Она лишилась детей. Как и очень, очень многие из моих верноподданных. А очень многие дети лишились отцов, павших в рядах моих легионов.

— Потому что ты начал войну! — Наверное, магу в фиолетовом плаще пришлось собрать всю смелость.

— Потому что я начал войну. — Император потемнел от гнева. — Потому что маги не будут больше пить кровь из моей державы. Для меня это непреложно, как и то, что солнце встаёт каждое утро и закатывается каждый вечер. Империя — для людей и всех, кто уважает её законы. Никто не поставит себя над ними.

— А ты сам?! — Ободрённый ответом, маг Кутула взглянул в глаза правителю Мельина.

— Я лишь установил новые законы, — яростно бросил Император. — Законы, отменяющие привилегии магов Радуги.

Кутулец поспешно потупился, бормоча что-то о милости и снисхождении — гнев в императорском взгляде, казалось, вот-вот испепелит дерзкого.

…Чародеи Радуги сдались. Один за другим они выползали из гасившего их магию облака, под прицелом многочисленных арбалетов и луков подходили к Сежес, что-то говорили ей на ухо — и Император ощущал болезненный толчок, словно волшебница вырывала у него самого сгнивший, саднящий зуб. Что испытывали чародеи Семицветья, догадаться было нетрудно — они со стонами валились, едва отползая в сторону. По лицу Сежес тёк пот, однако движения оставались отточенными и резкими.

Подняли руки все, даже Файэти.

— Ты был прав, Гвин, — шепнула ему на ухо Сеамни. — Не стоило их убивать. Даже тех, кто готов, как та синяя из Солея, ударить тебе в спину, несмотря ни на какие клятвы.

Уже совсем рассвело, когда Император со свитой и пленными вернулся в лагерь. Проконсул Клавдий оставался под стражей.

— Прошу тебя ещё об одной услуге, Сежес, — сказал Император.

Все те же — он, Сеамни, Баламут, Кер-Тинор, уже упомянутая чародейка Лива, командиры легионов — собрались в большом шатре. — Мне нужна правда о Клавдии.

Легаты и консулы уже знали о случившемся.

— Мой повелитель! — Сципион, командир Второго легиона, — по-уставному прижал кулак к латам. — Прошу дозволения сказать…

— Если в защиту Варрона, то не стоит, — сухо отрезал Император. — Все доводы я уже слышал. Клавдий Септий оправдывается тем, что, якобы, на него было наложено заклинание, позволявшее Радуге видеть всё, что он напишет и слышать всё, что он скажет. Я никогда не слыхал о таком заклинании. К тому же, — он потрогал внушительную шишку, оставленную проконсульской булавой, — я вполне мог бы и отправиться прямиком к Спасителю. Без всяких жертвоприношений.

— Я могу ответить, повелитель, — поднялась Сежес. — Я слыхала о таком заклинании. Но его наложение долго и трудно, требуются редкие ингредиенты, и оно достаточно быстро развеивается.