— Говори и не бойся, — подбодрила убийцу Сежес. — Лиги, той, что мы знали, больше нет. Есть лишь горстка отщепенцев, прозвавшихся «новыми патриархами». Старые-то, настоящие патриархи все давно на юге, за морем. Вот они бы да, за неисполнение приказа живьём содрали бы с тебя кожу и сварили то, что осталось, на медленном огне, чтобы умер не сразу. А эта шваль… чего её бояться?

Человек судорожно сглотнул.

— Воды, — прохрипел он. — Дайте воды. Я… буду говорить.

— Измельчала Лига, — деланно вздохнул Гахлан.

…Взамен жизни, свободы и золота (куда ж без него!), мигом забыв о кодексе Серых, убийца поведал немало интересного. Да, ни один из старых патриархов не присоединился к Конгрегации. Радуга не оставляет надежды захватить Императора живьём; в среде же баронов продолжаются распри. После гибели графа Тарвуса мятежники было возликовали, однако решительное движение легионов на север, прямиком к Мельину, вызвало панику. Нобили грызутся с магами, все норовят свалить вину друг на друга и никто не знает, что делать дальше: слишком свежа память о Ягодной гряде. Надежды возлагаются на Всебесцветный Орден, куда чуть ли не каждый день шлются слёзные мольбы о помощи. Поступают ли ответы, убийца не знал.

— Всё, как ты и предсказывал, Гахлан, — заметил Император, проводив взглядом отпущенного ассасина, что горячил коня, гоня его на юг, к взморью.

— Рад оказаться полезным повелителю, — поклонился чародей.

— А почему Радуга не может сплести одно-единственное заклятье, которое, скажем, лишит меня на время разума и отдаст в руки магов?

— Такие чары, увы, — то есть к счастью, к счастью, конечно же! — сейчас уже не сплести, — торопливо ответил Гахлан. — Ещё после первой битвы с козлоногими, в коей и я, недостойный, принял малое участие, многими опытными магами было замечено, что самые сложные заклинания стали плестись с куда большими сложностями. А когда появился Разлом… наш арсенал съёжился до примитивного стихийного чародейства. Ведь достославная Сежес тоже не смогла доставить повелителю голову барона Брагги?

— Хм! — фыркнула Сежес, задирая подбородок.

— А Нерг? Если я ему так нужен, а чары этого Ордена настолько отличны от остальной Радуги…

— Повелитель, — решительно вступила Сеамни. — Если бы всебесцветные могли это сделать, они бы не преминули. Раз не сделали, значит, не могут.

— Или ждут момента, — елейным голосом вставил Гахлан.

— Как бы то ни было, — потемнел Император. — Сперва Мельин. Затем — башня Нерга!

…Последнее из предсказаний Оранжевого мага сбылось, когда кавалерийская турма, шедшая в авангарде, привела очередных послов Семицветья.

Пятеро женщин, на вид — чуть постарше Сежес, от всех оставшихся орденов, кроме Кутула.

— Это наше последнее слово, сын Императора, — начала чародейка в синем плаще. — Мы сдерживаем козлоногих, но наше терпение иссякло. Или ты прекращаешь эту бессмысленную войну, или мы открываем дорогу орде.

— Всё, как и говорил Гахлан. — Правитель Мельина наклонился к уху Сеамни.

— Не всё, — одними губами ответила Тайде. — Пока что они не требуют наших голов.

— Мы уже дрались с этой ордой, — надменно произнёс Император вслух. — Я желаю услышать что-то новое, чародейки, или же вас проводят из лагеря.

Возле каждой из волшебниц застыло по трое Вольных, острия кинжалов возле их шей. Перед Императором — заслон из щитоносцев Первого легиона, мрачных и решительных. Второй ряд — арбалетчики, оголовки стрел смотрят прямо в лица чародейкам.