– А больше он ничего не сказал?

– Нет. Он только… Он не хотел говорить об этом по телефону. – Она взглянула на Логана. – Сказал, что разговор не телефонный.

– И вы не догадываетесь, о чем он собирался говорить?

– Нет. Никаких осложнений у Джеймса никогда не было.

– Никогда? – В тоне, каким это было сказано, она уловила скептическую нотку.

– Никогда, – твердо сказала она.

– Значит, если он позвонил вам, чтобы поговорить с глазу на глаз, это могло означать что‑то серьезное.

– Не знаю, – устало сказала она. – Наверное.

– А не могло это быть нечто и приведшее к тому, что произошло?

– Что вы имеете в виду?

– Простите, что я вынужден вас об этом спрашивать, мисс Хилл, но не водились ли за вашим братом какие‑либо грешки – страсть к наркотикам, азартным играм, что‑нибудь способное спровоцировать ситуацию, когда кто‑то вознамерился убить его?

– Вы сказали, что это было ограбление, что Джеймс застал в доме грабителей.

– Сказал. Я лишь делаю вывод из ваших собственных слов о том, что брат позвонил вам и сообщил, что у него осложнения.

Она покачала головой.

– Нет. – Запнулась и повторила уже более решительно: – Нет. Наркотиками Джеймс не баловался. Он был вегетарианцем и очень следил за собой, за тем, что ел и пил. И я никогда не слышала, чтобы он играл во что‑нибудь, разве что на работе в тотализатор – ставил на ту или иную из студенческих баскетбольных команд. Мой брат был очень хорошим человеком, детектив. Джеймса все любили. Я не встречала никого, кому бы не нравился Джеймс. – От волнения и гнева ее голос стал хриплым. – Это просто нелепость какая‑то. Нелепость, и больше ничего!

Логан кивнул:

– Нелепые проявления жестокости очень трудно объяснить и, боюсь, еще труднее смириться с ними. Наши офицеры опрашивают соседей вашего брата, выясняют, не заметил ли кто‑нибудь из них чего‑то подозрительного, необычного – незнакомых людей, бродивших вокруг дома, чужих автомобилей. Нашими служащими в доме найдены отпечатки пальцев, а за задней дверью – следы ботинок. Мы проверим, не зафиксировано ли в этом районе в последнее время каких‑либо ограблений. Мы сделаем все от нас зависящее, чтобы выяснить, что произошло, и постараемся во всем разобраться.

– Мисс Хилл? – Дана повернулась на звук нового голоса. В коридор вышел мужчина в синем больничном комбинезоне и белом халате. – Теперь можете пройти. – Дана встала, но мужчина смотрел куда‑то мимо нее. – Вас кто‑нибудь сопровождает?

– Нет, – тихо сказала она. – Я одна.

Логан поднялся со скамьи.

– Я пойду с вами, – сказал он.

Дом Хиллов в Медине имел пять спален и был окружен участком величиной в акр – ухоженная лужайка, живые изгороди, кусты рододендронов, россыпи тюльпанов. На заднем дворе – бассейн и от него – мягкий спуск по покатому склону к самой кромке озера Вашингтон. Дана поставила машину перед трехместным гаражом слева от дома, так, чтобы из окон ее не было видно. Так она и сидела незамеченная, мечтая о том, чтобы сидеть так как можно дольше. Но это, конечно, было невозможно. Невозможно было и разрыдаться, впасть в истерику, лишиться чувств от мучительной боли, как если бы кто‑то придавил ее к земле, наступив на грудь обеими ногами. Надо было сделать работу. Ей предстояло принести дурную весть, сделать это вновь. Это стало ее участью, ее работой – приносить дурные вести.