Он положил свой бумажник, мелочь и часы в лежавший на его столике кожаный несессер.

– Мы это уже обсуждали, Дана, – сказал он усталым голосом. – Если я намереваюсь стать компаньоном, мне надо привлекать клиентов, а это невозможно делать от девяти до пяти с понедельника по пятницу. Бергман меня берет за глотку, требуя расширять дело. Прибыль падает. В этом году мы потеряли трех акционеров. Не думаю, что в твоих интересах, чтобы я остался без работы, конечно, в случае, если ты не хочешь опять перейти на полную ставку.

– Я знаю, что ты много работаешь, Грант, и мне вовсе не по вкусу роль сварливой жены…

– Вот и не надо вести себя как сварливая жена!

Она стиснула зубы.

– Ты мог бы позвонить. – Сказала и тут же пожалела об этом. Он ухватился за эти слова, желая разрядить ситуацию и увильнуть от расспросов по существу.

– Ты права. Надо было позвонить. С этим делом Нельсона я совсем ума лишился. Просто бред какой‑то. – Готово. Тема разговора переменилась. Она опять погрузилась в материалы лежавшей на ее коленях папки. – Я иду в душ. Может, присоединишься?

Она чуть не заплакала. Он стоял перед ней голый. Это было их обычной любовной прелюдией, и она не понимала, как до этого дошло. Связавшее их еще в юридической школе физическое влечение было таким сильным, что, когда они занимались любовью, ей казалось, что она может взлететь на воздух. В то время как педагоги изводили ее трудными вопросами, а она мучилась неослабным волнением при мысли о выпускных экзаменах, жестокой конкуренции, погоне за хорошими отметками и хорошей работой, Грант стал единственным светочем ее жизни. Это был не просто секс – это была вечерняя разрядка, освобождение от копившегося весь день напряжения, настоящая страсть – яростная и неуемная. Но все переменилось после того, как он провалился на экзамене по специальности, и стало еще хуже, когда он не выбился в компаньоны первой своей фирмы. Он затаил обиду на нее. Его неудачи наглядно свидетельствовали о том, что оба они знали, но о чем предпочитали не говорить вслух. Она получила лучшие отметки и лучшую работу. И зарабатывала она больше. Его самолюбие жестоко страдало. А их секс теперь свелся к механическому акту – взгромоздиться на нее и слезть.

– Мне надо работу кончить, – сказала она, – и завтра рано вставать.

– Ладно. – Он шумно двинулся в ванную. – Кончай свою работу. – Он остановился в дверях: – Ты не в духе.

– Это я не в духе? Ты даже не поинтересовался, как я провела день! – Она тут же пожалела, что бросила ему эту спасительную реплику.

– Так вот в чем дело! Я забыл поинтересоваться, как ты провела день! – Голый, он присел на кровать, по‑видимому, все еще не желая признать поражение. – Но ты же знаешь, как я был занят! Если я выиграю это дело Нельсона, Билл Нельсон поручит фирме все свои операции! Речь идет о ста пятидесяти миллионах долларов, Дана! Это станет газетной сенсацией. И Бергман ясно дал мне понять, что если я выиграю, это упрочит мое положение в фирме! – Все это она слышала уже сотни раз. – Ну, так как же ты провела день?

– Утром я делала маммографию.

– Ох, да!.. Да, конечно! Ну и как она?

– Они мне позвонят, – сказала она, потеряв всякую охоту вдаваться в детали.

– Так ты не знаешь результата? Чего ж ты нервничаешь? Дождись результата, а тогда уж начинай нервничать. – Он отвел прядь волос с ее лица и поцеловал ее в губы. Его рука прошлась по ее бедру. Ей хотелось забыть доктора Нил, Марвина Крокета и эту чертову презентацию. Ей хотелось вновь с головой уйти в наслаждение. Но в то же время она понимала, что не хочет, чтобы наслаждение это доставил ей Грант.