Я не могу явиться к нему в кабинет и заводить речь о переносе. Он и без того на меня всех собак вешает, и ты прекрасно это знаешь!
– Послушай, Дана. Тут я тебе ничем помочь не могу. Ты большая девочка. Либо научись как‑то ладить с Крокетом, либо уж не жалуйся.
– А как тебе, если я вообще уволюсь, Грант? – Это была ее козырная карта. Без ее заработка, который был больше, чем зарабатывал он, ему пришлось бы отказаться от аренды БМВ и от дома на Мэдисон‑сквер.
– У меня перерыв кончается. Поступай как знаешь.
И телефон разъединился.
4
Она стояла под козырьком входной двери, держа в зубах почту, а на колене – пакет с продуктами; пакет готов был упасть, в то время как другой пакет с вещами из химчистки оттягивал пальцы. Свободной рукой она продолжала обшаривать дно портфеля, роясь среди авторучек и скрепок в поисках ключей. Вода сочилась с желобков рифленого покрытия над боковым входом, капая ей на плечо. Молли стояла рядом и плакала. После детского сада Грант обещал девочке мороженое, в котором Дана отказала ей до ужина. Ногой Дана затыкала собачий лаз, удерживая Макса, их восьмидесятифунтового золотистого ретривера. Внутри в кухне разрывался телефон.
Найдя ключи, она выбрала нужный и повернула дверную ручку. Молли толкнула дверь. «Осторожно, Молли!» – сквозь стиснутые, так как в них была почта, зубы пробормотала Дана. Поздно. Макс просунул нос в щель и, широко распахнув дверь, выпрыгнул, сбив с ног Молли. Балансировавший на колене пакет с продуктами грохнулся наземь. Картонка с яйцами ударилась о крыльцо, и два красных яблока через порог покатились в кухню. Дана вошла, выплюнула на стол почту и, обойдя картонку с яйцами, отпихнула коленом Макса, чтобы кинуть в дверь столовой вещи из химчистки.
– Отстань, Макс.
Вернувшись на крыльцо, она подняла Молли, втащила ее в дом и усадила на стол в кухне. По щекам ребенка струились слезы, на коленке ниже подола синего платьица виднелась ссадина. На заднем плане Макс лизал яичный желток с такой жадностью, словно не ел неделю. Раздался звонок сотового Даны – это Грант звонил со своего сотового. Она ответила, одновременно продолжая утешать Молли.
– Дана? Где ты была? Я только что звонил тебе на домашний! Чего она плачет?
– Хочет мороженого. Говорит, что папа обещал.
– О господи! Хватит уже об этом, от одного мороженого ничего с ней не будет!
– Черт возьми, Макс! – Собака вытащила из пакета пачку колбасного фарша. – Подожди минуту! – Она поставила на пол Молли, выволокла за ошейник Макса из кухни, закрыла дверь и собачий лаз. Пес стал скрестись и лаять, чтобы впустили. Дана опять взяла в руки мобильник.
– Где ты находишься, Грант?
– По‑моему, кто‑то не в духе.
– Где ты находишься?
– Выхожу из офиса.
– Из офиса? – Она взглянула на часы. – А как же твое снятие показаний в Эверетте?
– Большинство свидетельств оказались поддельными. Я закруглился с ними к трем часам. И поэтому смог выкроить время вернуться в офис, чтобы подготовиться к началу слушаний. Я просто сдохну на этом деле Нельсона! – Дана уловила чьи‑то голоса. – Слушай, к ужину меня не жди. Сегодня у меня софтбол. Тороплюсь. Позвоню попозже.
– Грант? – Но он уже отключился. Дана щелкнула крышкой мобильника и, схватив в охапку Молли, зарылась лицом в ее волосы. За окном опять полил дождь.
Звук автоматически открываемых ворот гаража заставил Дану оторваться от ее черной папки и взглянуть на нарядные часы на каминной полке: 11.20. Совершенно измученная, она лежала в постели и таращила глаза, чтобы веки не слипались. Когда она сообщила Крокету о своем затруднении, он рвал и метал чуть ли не с полчаса, вопя об обязанностях, чувстве локтя и приоритетах. |