Когда он сам размышлял об этой ситуации, ему вспоминалась пословица: мол, один пирог два раза не съешь. Вот только в данном случае все было наоборот. Коллинз мог  помочь ему бежать, но это ничего не изменило бы: гуманное британское законодательство все равно отпустило бы его домой перед смертью. Возможность побыть с семьей последние деньки будет у него в любом случае, но, если Коллинз сделает все, что от него потребует Вэнс, его жена и дети до конца своих дней не будут ни в чем нуждаться.

Примерно в таком ключе Вэнс и объяснял ситуацию Коллинзу, и все равно ему потребовалась вся его сила убеждения плюс неимоверное терпение, чтобы тот наконец поверил в подобную возможность. «В тюрьме вы все отвыкаете от добра», – как‑то заметила Вэнсу тюремный психолог. Эти слова дали ему в руки мощный инструмент воздействия, с помощью которого он в конце концов все же сломил упрямство поджигателя. Через считаные дни старший сын Коллинза должен был стать учеником одной из лучших частных школ в Уорвикшире, а Джеко Вэнс – выбраться на свободу.

Сбритые волосы, предварительно завернутые в туалетную бумагу, а также порванную на клочки газету он спустил в унитаз, а пленки от переводных картинок скатал в шарики и запихнул в щель между столом и стеной. Убедившись, что никаких следов он не оставил, Джеко наконец позволил себе прилечь на узкую койку. В камере было прохладно, а он вспотел, поэтому довольно скоро ему стало холодно, и он натянул на себя одеяло.

Все будет хорошо, уговаривал себя Джеко. Завтра вертухаи явятся за Коллинзом, чтобы отвезти его на ВОАО. О временном освобождении для адаптации в обществе мечтал каждый заключенный коррекционно‑психотерапевтического блока. Тех, кто добился этого благодаря безупречному поведению (плюс, разумеется, рекомендация психолога), на целый день выпускали из тюрьмы, чтобы счастливец мог поработать на фабрике или в конторе. Вот чертов парадокс, думал порой Вэнс. Коррекционная терапия, которая осуществляется в психотерапевтическом отделении тюрьмы, на самом деле настолько сужает человеческую перспективу, что заключенный начинает мечтать о нескольких часах самой обычной скучной работы как о величайшем счастье. Самому ему потребовалась вся его сила воли и все умение, чтобы не сорваться и не показать, какое глубокое презрение он питает к существующей системе. Вэнс, однако, справился и с этим, потому что знал – от этого зависит, сумеет ли он вернуться к жизни за пределами тюрьмы.

Дело в том, что далеко не всех, кто оказывался в коррекционно‑психотерапевтическом блоке, отпускали из тюрьмы для социальной адаптации. Например, Вэнс и еще несколько особо опасных преступников не могли и мечтать ни о чем подобном. Администрация тюрьмы считала, что это слишком рискованно, хотя ему и удалось убедить эту тупую суку – тюремного психолога – в том, что он изменился и что он уже не тот человек, который много лет назад совершил жестокое преступление. Именно преступление, а не преступления,  потому что с формальной точки зрения Вэнс так и не был признан виновным в убийствах нескольких  несовершеннолетних девчонок. Несмотря на это, ни один министр внутренних дел не хотел бы остаться в истории как человек, который выпустил на свободу печально знаменитого Джеко Вэнса. Не смогло помочь даже недавнее судебное решение об изменении меры наказания – несмотря ни на что, он вряд ли когда‑нибудь сможет вернуться в общество на законных основаниях. И, положа руку на сердце, Вэнс вынужден был признать, что на месте властей он бы тоже не решился себя освободить. Правда, Джеко лучше других знал, на что он способен на самом деле, тогда как власти могли об этом только догадываться.