Микроавтобус проехал еще пару сотен метров вдоль терминала и остановился у решетчатых ворот в ограде в ожидании, пока мужчина в комбинезоне наземной службы их откроет. Наконец тот обернулся и, кивнув водителю, заглянул внутрь микроавтобуса, безуспешно пытаясь рассмотреть человека, которому был выделен такой спецтранспорт.

Ветер, казалось, совсем стих. Но на открытом пространстве все же дуло – несильно, но при почти минус двадцати не так много и требовалось для того, чтобы за короткую прогулку от микроавтобуса до самолета обжечь морозом незащищенные лица.

Эверт Гренс рассмотрел правительственный самолет, прежде чем направиться к нему.

Модель называлась «Гольфстрим», он был белоснежным и намного меньше, чем Гренс себе представлял. Его купили пять лет назад, как раз перед началом шведского председательства в ЕС, для быстрых перелетов ответственных лиц из одной европейской столицы в другую, формально самолет принадлежал военно‑воздушным силам и вызвал немало воя, когда общественности стало известно, что за него было заплачено двести миллионов крон. Гренс знал, что теперь им регулярно пользуются правительство и королевская семья, и не сомневался, что теперь его впервые заправляют ради того, чтобы депортировать из страны человека, подозреваемого в тяжком преступлении.

Несколько работников аэропорта суетились на заасфальтированной площадке и дальше у взлетно‑посадочной полосы, другие продолжали загружать чемоданы в багажное отделение самолета Мальмё‑Авиашун, вылетавшего ранним рейсом на юг, и больше никого, никаких посторонних глаз. Но Свен Сундквист все же снял свою толстую зимнюю куртку и закрыл ею наручники, соединявшие его и Шварца: чем меньше привлекаешь внимания, тем лучше.

Внутри самолет оказался на удивление просторным. Пятнадцать пассажирских кресел, обтянутых мягкой белой кожей. Все расселись так же, как перед этим сидели в автобусе. Свен рядом со Шварцем, Эверт и Хермансон – сзади для присмотра. Четыре человека сидели рядом, в ожидании полета, который будет не очень долгим. Топливный бак самолета был достаточно вместителен, хватило бы и на перелет через Атлантику, а путь до Москвы не требовал промежуточной посадки.

Когда пилот завел моторы, Гренс наклонился вперед между сиденьями и попытался посмотреть на Шварца, обратился к нему, но не получил ответа. Приговоренный к смерти по‑прежнему был отрешен и замкнут в себе, его поза явно говорила: этот человек отправляется в дальний путь.

После того как шведское телевидение в шесть утра передало десятиминутный сюжет о новостях минувшей ночи и раннего утра, Джон Мейер Фрай и его история приковали всеобщее внимание на целую неделю. Каждый выпуск новостей на шведском телевидении и радиоканалах, каждая новостная колонка в шведских газетах сообщали сведения о приговоренном к смерти американце, который совершил побег, а несколько лет спустя попал в тюрьму за нанесение тяжких телесных повреждений и теперь, с согласия шведского правительства, выдворялся из страны туда, где его ждет смертная казнь.

Несколько коротких интервью с комиссаром уголовной полиции открыли широкой публике те обстоятельства, которые немногочисленная группа лиц, принимавших решение, надеялась скрыть.

Винсенту Карлсону скоро исполнялось пятьдесят, но все, кто с ним встречался, не давали ему, несмотря на седину в темных волосах, больше тридцати пяти: в теле зрелого мужчины обитала душа мальчишки, устремленного в будущее. Когда Эверт Гренс позвонил ему среди ночи, во время подготовки к первому утреннему выпуску новостей, журналист сразу понял, что разговор будет важный. Обычно комиссар уголовной полиции Гренс лишь огрызался на журналистов и прятался от них до конца следствия, а потом позволял специально натасканному человеку из пресс‑службы коротко ответить на вопросы. И то, что теперь сам он взял и позвонил и на условиях анонимности сообщил информацию, казалось столь же невероятным, как и те факты, о которых он рассказал.