Финниган опустил боковое стекло и со злостью плюнул в холодный воздух. Какая неслыханная наивность!

Он понял это за те несколько часов, что прошли с тех пор, как начальник охраны Вернон Эриксен нанес ему ранний визит. Вдруг, спустя столько лет, все снова ожило. Когда Эриксен излагал то, ради чего пришел, когда объяснял, что Фрай жив и сидит за решеткой в каком‑то городе на севере Европы, он словно лупил Финнигана кулаком наотмашь – раз, и еще, и еще, пока все не убедились, что он прочувствовал это как следует. Фрай жив. Значит, он еще может умереть. Когда Эриксен ушел, Эдвард Финниган разделся догола и снова почувствовал вожделение, эрекция была такой же сильной, как когда‑то давным‑давно, но Алиса не поняла его и попросила уйти.

Он, конечно, позвонил. И Роберт, конечно, понял и сразу связался с Вашингтоном. Они должны любой ценой вернуть Фрая. Возможно, у них разные цели: Финниган жаждал отмщения, а губернатор – переизбрания, но это не играло особой роли, этот негодяй должен был быть выдан, и они вдвоем полюбуются, как он будет умирать.

Между Маркусвиллом и Колумбусом не больше двенадцати миль, Финниган ездил туда и обратно на своем «форде», которому был всего год, по нескольку раз за неделю. Конечно, он мог ночевать в собственной квартире, обставленной профессиональным дизайнером на деньги штата, всего в паре сотен метров от офиса, на самом верху красивого высотного здания, но ему там не нравилось: тесные комнаты были наполнены одиночеством, а он, как ни странно, несмотря на внутреннюю замкнутость, не хотел чувствовать себя одиноким, вот и мотался туда‑сюда всякий раз, – если выехать пораньше и гнать побыстрее, то можно избежать пробок и добраться всего за час.

Но на этот раз движение было плотным, Финниган ехал медленнее обычного и из‑за коварной темноты он уже пару раз оказывался слишком близко к обочине. Теперь, на подъезде к городу, который как с политической, так и с географической точки зрения был сердцем Огайо – больше семисот тысяч жителей с более высокими доходами, образованием и уровнем жизни, чем в Маркусвилле, – он позвонил и попросил губернатора встретиться с ним пораньше утром в их офисе. Он хотел знать, что нового по делу Фрая. Или, вернее, почему за последние двадцать четыре часа ничего нового, похоже, вообще не произошло.

Офис находился на тридцатом этаже дома 77 на Южной Хай‑стрит. Ничего особенного, приятели, навещавшие его за эти годы, с трудом могли скрыть свое разочарование при виде того, что ближайший к губернатору человек работает в обычном кабинете, какой мог бы быть в любом учреждении у служащего любого уровня. Но Эдвард Финниган превратил это в достоинство: из его светлой комнаты открывался вид почти на половину Колумбуса, но обстановка в кабинете была скромной, мебель простой и функциональной – тем самым он давал понять, что знает цену деньгам и соблюдает умеренность: весьма важное качество, ведь штат всячески борется с вечной угрозой повышения налогов.

Когда он вошел, Роберт уже сидел в кресле для посетителей. Два липких пончика на тарелке на письменном столе. Губернатор только что вернулся после короткого отпуска, катался на лыжах почти на самом верху Скалистых гор в Колорадо в местечке Теллурайд. Высокий, в отличной физической форме, с загорелым лицом и светлыми волосами, он выглядел моложаво, по крайней мере гораздо моложе Эдварда. А ведь на самом деле он старше на месяц – однако, увидев их, никто бы теперь этого не сказал. Стройность против тучности, шевелюра против начинающейся лысины, загар против бледности, но прежде всего эта проклятая скорбь, превратившаяся в отрешенность. С тех пор как он потерял Элизабет, Эдвард Финниган проживал за один год два.

– Да, Эдвард, выглядишь ты, прямо скажем, неважно.

Финниган вошел в кабинет, сделал несколько торопливых шагов по мягкому ковру, остановился у окна. Солнце, показавшееся вдалеке за высотными домами, светило вовсю, этот чертов свет раздражал, Финниган опустил темные жалюзи, чтобы даже мысли о наступающем дне не возникало.