Охранник скрылся да дверью, унося с собой щенка, а Лера снова побрела к ограде. Ей неосознанно хотелось оттянуть тот момент, когда нужно будет идти в больницу. Еще можно подождать, постоять здесь минут десять, нет, уже семь. А впрочем…

Она решительно прибавила шагу. Жалкие пять минут ее не спасут. Все равно очень скоро она переступит порог отделения и увидит шефа. Машка давно в саду, а Лера так и не придумала, как ей быть дальше. Одно ей стало ясно за то время, что прошло с шести утра: нужно как-то бороться, нельзя совсем опускать руки, сдаться на милость Максимова, стать кем-то вроде его заложницы.

Но как бороться? Пойти в милицию, рассказать все с самого начала про его домогательства, про то, как он поручил ей палату астматиков, как она накануне своего дежурства встретилась с опекунами Скворцова и те усомнились, не помешает ли Лера убийству деда? Но у нее нет, ни одного свидетеля, никого, кто бы слышал ее разговор с опекунами, кроме самого Максимова. Да если бы кто-то и слышал — ни чернявый, ни толстяк в пуховике не сказали ничего криминального и подозрительного, все их слова можно истолковать двояко, и никто не станет искать в них тайного смысла.

Остается слабая надежда на графологическую экспертизу, но ее проведение возможно лишь в том случае, если заведут дело. А дело заведут, если Лерино заявление о виновности Максимова в покушении на убийство Шаповалова примут всерьез. В противном случае разгневанный шеф поступит с ней так же, как поступил с Настей.

Значит, милиция отпадает. Это слишком большой риск.

Во всяком случае, она не может идти туда одна, ей нужен человек, который бы поддержал ее, подтвердил, что ей можно доверять, что она не какая-нибудь шлюшка, с места в карьер прыгнувшая в койку шефа, и ни черта не смыслящая в терапии.

Где взять такого человека? Открыть всю правду Анне? Объяснить ей, что четыре года назад ее облапошили, списали на нее чужие грехи, да еще заставили расплачиваться за них собственным телом?

Не гарантия, что Анна захочет слушать такую неприятную правду. С тех пор много воды утекло, она уже переболела, перестрадала, ворошить старое, грязное белье — не такая уж большая радость, лучше обо всем благополучно забыть. И опять-таки Анна не видела родственников Скворцова и не была в ту ночь в больнице. Стало быть, свидетель из нее никакой.

Замкнутый круг. Он неуязвим, этот подлец, одним мановением пальца разрушивший Лерино счастье, он подлинный гений зла, дьявол во плоти. «И как его еще носит земля?»

Лера почувствовала, как внутри нее закипает черная ненависть, сметая все остальные ощущения, поглощая страх, сомнения, отчаяние. «Ничтожество, ублюдок, подонок!»

Она не заметила, что произносит все эти ругательства вслух, и, только когда проходящая мимо тетка в длинной, до пят, нутриевой шубе шарахнулась от нее в сторону, Лера очнулась, пришла в себя.

Никогда прежде с ней такого не случалось. Никогда, даже по отношению к изменнику мужу, не испытывала Лера столь сильной, испепеляющей злобы.

Она стояла у входа в больницу и не могла вспомнить, как дошла сюда. В открытые ворота медленно въехал ослепительно белый «Пежо». Он остановился неподалеку от Лериного корпуса. Дверца открылась, и из автомобиля вышел вчерашний «муравей». Он был в короткой дубленке и без шапки.

Отойдя на расстояние, «муравей» слегка пригнулся и принялся рассматривать низ автомобиля, фары и бампер.

Лера смотрела на хирурга как зачарованная. Вот кто ей поможет! В нем чувствуется сила и ум, он не такой, как все, и Лера ему понравилась. Точно понравилась, она вчера почувствовала это. К тому же он сам сказал, что в терапевтическом отделении страшная текучка кадров.