— Валерия Павловна! — Он вгляделся в неподвижное Лерино лицо, крепко взял ее за руку. — Стойте.

Она попробовала освободить ладонь, но он не выпускал.

— Подождите? — Максимов встал перед Лерой, загораживая ей дорогу. — Ну, куда вы в такой дождь? Вы ведь вся мокрая, автобус уехал, вас не могли дождаться. Я специально остался, садитесь, довезу вас. Хотите, до самого дома?

— Нет. — Лера отрицательно покачала головой, продолжая упорно выдергивать руку из цепких пальцев шефа.

— Вы же простудитесь. — непривычно мягко произнес Максимов. — Перестаньте, не делайте глупостей! Валерия Павловна? Лера! — Он обнял ее за плечи, слегка встряхнул. Лера почувствовала себя в его руках тряпичной куклой: не было больше ни сил сопротивляться, ни гнева, ни отвращения, ничего. Только тупая пустота и равнодушие. — Девочка моя, — горячим шепотом быстро заговорил Максимов, — посмотри, до чего ты себя довела! Милая моя, на тебе лица нет, глядеть больно. Почему ты решила, что я твой враг? Я… у меня… — Он запнулся, судорожно сглотнул и проговорил совсем тихо: — У меня на свете никого нет дороже тебя. Слышишь, никого! Я же люблю тебя, дурочка, правда люблю, говори, что хочешь, все сделаю! Ну!

В его голосе Лера с изумлением услышала настоящую нежность и волнение. Перед глазами все плыло в серой пелене дождя, уплывало далеко, далеко: Настя, Андрей, ее тоска по нему, его холодный, чужой взгляд, сухой, равнодушный тон…

В памяти лишь настойчиво звучали слова Анны: «Он за себя, а ты за себя. И за Машку».

Анна права. Ради Машки она должна пойти на это. Все равно Андрею она не нужна, так что теперь терять? Не будет позорного расследования, она вернется к больным, сможет нормально работать.

Он хочет защитить ее, этот странный, загадочный человек, стоящий сейчас так близко, так страстно сжимающий ее в своих объятиях. Так пусть защитит. Ведь у нее нет никого, кто бы мог защитить ее, помочь забыть о том, что произошло в последнее время, успокоить.

— Все забудется, — словно в ответ на ее мысли, тихонько говорил Максимов, баюкая Леру, точно ребенка. — Все будет нормально, никто тебе и слова не скажет, я обещаю тебе, обещаю…

Он уже сажал ее в машину, удобней устраивая ее безвольное, податливое тело на сиденье, заботливо вытирал платком ее мокрое лицо, ласково грел замерзшие руки в своих ладонях.

Тихо, почти беззвучно заработал двигатель, машина плавно тронулась и понеслась вперед, оставив далеко позади себя промокших и продрогших старушек с венками, ограду, автобусную остановку.

17

Они двигались по каким-то улицам, бесконечно заворачивали, ползли по узким переулкам и вновь выезжали на широкое шоссе, вливаясь в мощный поток машин. В салоне было тепло, тихо-тихо звучала из динамика какая-то спокойная, ласковая скрипичная мелодия.

— Куда мы едем? — спросила Лера. Местность за окнами была абсолютно ей не знакома, она понимала, что дом остался далеко в стороне.

— Ко мне. — Максимов выкинул за окно недокуренную сигарету, слегка покосился на Леру, улыбнулся краем губ.

— А жена?

— Обижаешь. — Его улыбка стала шире. — Думаешь, у меня одна квартира? Придется потерпеть еще чуть-чуть запах бензина — это далековато, почти на самом краю Москвы.

Зато вид — залюбуешься! — Он наклонился к Лере, слегка коснулся губами ее волос, и она, как в своих снах, явственно ощутила запах его одеколона.

Не зря, значит, видела она эти сны, им суждено было сбыться, стать явью.