Лера подолгу, как в первые дни работы, задерживалась у постели каждого больного, стараясь быть предельно внимательной, не пропустить ни одной, даже незначительной детали, просто сказать людям что-нибудь ласковое, ободряющее. Она видела, как в ответ на это хмурые, угрюмые лица на мгновение светлели, в глазах загоралась надежда, пусть ненадолго, на секунду-другую, но взгляд их терял равнодушие и покорность, становился осмысленным.

Внутренне Лера готовила себя к встрече с Андреем. Что же делать? Наталья была права, когда говорила, что они будут неизбежно видеться каждый день в течение целых месяцев.

Значит, нужно стиснуть зубы, внушить себе, что Андрей — один из ее пациентов, относиться к нему так же, как она относилась к Ольге Савиновой, к бабке Егоровой, как относится к Степанычу.

Она сделала глубокий вдох и заглянула в восьмую палату.

Дед лежал на боку, отвернувшись, Андрей сидел на постели, уткнувшись в какую-то книжку. В палате стояла полная тишина.

— Иван Степанович, Андрей Васильевич, доброе утро. — Лера с удовлетворением отметила, что говорит совершенно спокойно и приветливо, хотя во рту сразу пересохло от волнения. — Как дела, жалобы есть?

— Нету жалоб, — угрюмо пробурчал Скворцов не оборачиваясь. Андрей неопределенно пожал плечами, отложил книжку и принялся сосредоточенно рассматривать стену палаты.

— Нет — это хорошо, — как можно веселей проговорила Лера и приблизилась к старику. — Давайте-ка повернитесь, я вас послушаю.

Дед нехотя и мрачно повиновался и, засучив ветхую пижаму, представил Лериному взгляду худое, желтое и костистое тело. Она приложила к его впалой груди фонендоскоп, и он, поморщившись от прикосновения холодного металла трубки к коже, послушно глубоко задышал. В его дыхании Лера не обнаружила ничего настораживающего, напротив, дед явно чувствовал себя неплохо. Об этом говорил и пульс, слабоватый, но ровный, и относительно хорошее давление.

Опекуны Скворцова сами не знают, как правы: дед еще их может пережить, и даже запросто. Именно такие доходяги часто оказываются семижильными, скрипят себе, поскрипывают и умирать не собираются.

Лера с трудом подавила в себе желание злорадно улыбнуться. Фигу им с маслом, этим отморозкам, а не дедову квартиру! Он еще в ней сам похозяйничает.

— Что ж, Иван Степаныч, — обратилась она к старику, — вы молодец. Возможно, через пару недель вас можно будет выписать. Только настроение мне ваше не очень нравится — какой-то вы кислый сегодня. Что-нибудь случилось?

— Ничего, — дед махнул рукой, спустил рукав рубахи, который Лера засучила ему, измеряя давление. — Ерунда. Ничего не случилось.

Он снова повернулся к стенке и натянул на голову одеяло.

— Ладно. — Лера отошла от его кровати и остановилась напротив Андрея. — Ну, что у вас?

— Все нормально. — Свой любимый ответ он произнес глухо, почти сквозь зубы.

Во время Лериного осмотра оба старались не встречаться глазами. Лера отчетливо слышала в трубку жесткое, с хрипами, дыхание Андрея. Оно было намного хуже дедовского, хуже того, каким было три месяца назад, в самый первый день их знакомства. И причина этого — она, ее проклятая невнимательность и расхлябанность!

Лера снова почувствовала огромную вину перед Андреем, настолько остро ощутила ее, что на минутку перестала владеть собой. Перед глазами возникла пелена, перехватило дыхание.

Она видела, что он заметил ее состояние, лицо его напряглось, стало совсем чужим, суровым. Он слегка отстранился от нее, как бы давая понять, что осмотр пора закончить.