— ДОЗВОЛЬТЕ МНЕ ПОКОИТЬСЯ С МИРОМ! — повторил гулкий голос.

Дядя Бен опустил скальпель. Он повернулся, широко раскрыв глаза от удивления.

Я понял, что голос доносится откуда-то сзади. Обернувшись, я увидел незнакомца, наполовину скрытого во мраке туннеля. Он приближался к нам уверенным, размашистым шагом.

Это был долговязый мужчина, такой высокий, что в низком проходе ему приходилось горбиться. Совершенно лысый, если не считать бахромы волос за ушами, с тощим лицом и недружелюбной гримасой, застывшей на тонких губах.

Одет он был в идеально отутюженную куртку-сафари поверх рубашки с галстуком. Его маленькие черные глазки, похожие на изюминки, взирали на моего дядю с негодованием. Я задался вопросом, чем питается этот человек и питается ли вообще. Уж больно он был тощий — ни дать ни взять ожившая мумия!

— Омар!.. — начал дядя Бен. — Не ждал тебя из Каира.

— Дозвольте мне покоиться с миром, — повторил доктор Филдинг, на этот раз тише. — Это слова царевича Хор-Ра. Высеченные на древнем камне, что мы нашли месяц назад. Такова была последняя воля царевича.

— Омар, мы это уже проходили, — устало вздохнул дядя Бен. Он опустил молот и скальпель.

Доктор Филдинг протолкнулся мимо меня и Сари, словно нас тут и вовсе не было. Он остановился перед моим дядей и провел ладонью по лысому затылку.

— В таком случае, как же ты осмелился ломать печать? — спросил он сурово.

— Я ученый, — произнес дядя, отчеканивая каждое слово. — Я не могу позволить суеверию вставать на пути открытий, Омар.

— Я тоже ученый, — отвечал доктор Филдинг, обеими руками затягивая на шее галстук. — Но я не желаю осквернять эту древнюю гробницу. Я не желаю идти против воли царевича Хор-Ра. Также я не желаю называть заклинание, высеченное иероглифами, пустым суеверием.

— Вот в этом мы с тобою расходимся, — мягко сказал дядя Бен. Он показал на четверых рабочих. — Мы потратили слишком много месяцев, слишком много лет, чтобы остановиться на пороге открытия. Мы пойдем дальше, Омар. Мы должны пройти остаток пути.

Доктор Филдинг пожевал губу. Он показал на дверь.

— Посмотри, Бен. Здесь те же самые иероглифы, что и на камне. И то же предостережение. «Дозвольте мне покоиться с миром».

— Знаю, знаю, — нахмурился дядя.

— Предупреждение недвусмысленное, — горячо продолжал доктор Филдинг, глядя на моего дядю сузившимися глазками-изюминками. — Если кто-то нарушит покой царевича, если кто-то пять раз повторит древние слова, начертанные в гробнице — мумифицированный царевич вернется к жизни, горя жаждой мести тем, кто его потревожил.

От этих его слов я содрогнулся. И покосился на дядю Бена. Почему он никогда не рассказывал нам с Сари об угрозе царевича? Почему ни словом не обмолвился о предостережении, найденном ими на древнем камне?

Быть может, он не хотел нас пугать?

Быть может, боялся сам?

Нет. Не может быть.

Он совсем не казался испуганным теперь, споря с доктором Филдингом. Они явно препирались на эту тему и прежде. И я видел, что доктору Филдингу ни за что не отговорить моего дядю от намерения взломать печать и войти в гробницу.

— Я тебя в последний раз предупреждаю, Бен, — произнес доктор Филдинг. — Ради всех нас… — Он махнул рукой в сторону рабочих.

— Суеверие, — отвечал дядя Бен. — А суеверия меня не остановят. Я ученый. — Он снова поднял скальпель и молот. — Печать будет сломана.

Доктор Филдинг возмущенно всплеснул руками.