И он моментально подметил, что прохожие - отнюдь не принадлежавшие к
низшим классам - ведут себя странновато. Стена с надписью словно была
ограждена невидимой полукруглой завесой, которую видели все, кроме Мазура -
люди шли по дуге так, словно завеса реально существовала, на нее можно
налететь и чувствительно расшибить лоб, огибали невидимое препятствие,
причем исхитрялись делать это как бы непроизвольно, весьма даже
непринужденно, будто испокон веков по этой стороне улицы все так и ходили...
- Ага,- сказал Кацуба негромко.- Можешь остановиться и глупо таращиться -
мы ж с тобой нездешние, любопытно нам, тем более - должно быть насквозь
непонятно...
- Герильеро?
- Не совсем. "Партидо Искуердиста Революсионарио" - Партия Левых
Революционеров. Духовные братцы нынешних герильеро, но - сугубо городские.
Нужно купить газету, похоже, герильеро откололи очередной номер, в этом
случае пировцы моментально одушевляются и начинают пачкать стены с удвоенным
усердием...
- Я так понимаю, они под запретом?
- Не то слово... Стоп.- Кацуба взял его под локоть и остановил метрах в
десяти от надписи.- Везет тебе, я этих мальчиков своими глазами никогда и не
видел, хотя наслышан...
Медленно подъехал довольно новый светло-синий "опель", отчего-то он был
без номера. Одновременно распахнулись обе передних дверцы, вылезли два парня
в бежевых просторных брюках и белых рубашках навыпуск (Мазур наметанным
глазом определил, что у каждого на поясе нехилая кобура), в темных очках.
Держась так, словно на улице, кроме них, не имелось ни единой живой души,
они вразвалочку, неторопливо подошли к подтекающим белым буквам. Один достал
из заднего кармана крохотные баллончики, кинул на них взгляд, два убрал,
один оставил. Второй приложил к стене нечто напоминающее трафарет. Короткое
шипенье, невесомое облачко бьющей из баллона под давлением краски - и белые
буквы оказались словно бы перечеркнутыми черным рисунком: череп со
скрещенными костями, большие литеры Е и М.
Прохожие шагали так, словно ни машины, ни двух молодых людей, крепких и
опрятных, не существовало вообще. Один из "художников" отступил на шаг,
критически обозрел дело своих рук, что-то со смешком бросил напарнику, оба
направились к машине - и усмотрели Мазура с Кацубой. Тот, что шел впереди,
выбросил руку в их сторону, щелкнул пальцами, что-то резко, неприязненно
бросил по-испански.
- Скажи на любом языке, что не понимаешь,- быстрым шепотом подсказал
Кацуба, кажется, ничуть не обеспокоившись.
Мазур, недолго думая, сказал по-русски:
- Ни хрена я не понимаю, кореш, что ты там лопочешь...
Эта фраза - вряд ли понятая незнакомцем - подействовала магически. Он
остановился, пару секунд пытливо всматривался в лицо Мазура, наконец, уже
вяло, сделал такой жест, словно хотел все же оставить последнее слово за
собой, нечто вроде ленивого "Ладно, попадешься еще мне. |