Он чем-то ценен для реальности и совершит великое? Или теперь не обозлится и не совершит ужасное? Не станет серийным убийцей, не устроит теракт, не забьет насмерть жену и детей?

Впрочем, лет через пять станет ясно, что из него получится.

Наверное, час я ворочался, крутил эту мысль так и этак, потом заснул, но сквозь сон слышал песни под гитару и ругань. А потом — бац! Бац! Бац! — что-то ударило по крыше поезда, и я окончательно проснулся.

— Вот же вандалы, — прохрипел дед на второй полке. — И что им не спится?

Из разговоров проводников я понял, поезд закидали камнями деревенские хулиганы, и в соседнем вагоне разбили стекло. Солнце жарило уже вовсю, и заснуть мне так и не удалось.

Наверное, если бы не был разбалован современными вагонами, где иногда имелся даже душ, а дверь не хлопала, а отъезжала в сторону, если нажать кнопку, я переживал бы поездку легче, как Боря с Наташей, которые и не ныли, и спали нормально. А так мне казалось, что задохнусь или истеку потом и сдохну от обезвоживания прямо сейчас.

На мне была довольно плотная рубаха и школьные штаны, а под ними — резинка с пришитым потайным кошельком, где лежали доллары. И еще сотенную купюру бабушка зашила в кармане рубашки. Я вез все наши деньги, чтобы набрать как можно больше кофе.

Весь день мы с Наташей и Борей играли в карты, ели, снова играли. Сергей периодически к нам присоединялся. Он оказался общительным и довольно веселым мужиком. На гитаре, которую ночью забрал у хипповатой компании, он спел две песни Розенбаума и три — Высоцкого.

Вторую ночь я спал без сновидений, а утром договорился с проводниками выгружать товар, только когда все пассажиры выйдут, чтобы не толкаться и нам никто не мешал.

И вот двое суток ада закончились. Сбавляя скорость, поезд покатил вдоль бетонного ограждения, исписанного лозунгами, признаниями, названиями любимых групп. «Алиса», «Кино», «Sepultura», ' Megadeth', «Blind Guardian» и еще куча групп, о которых я не слышал. Некоторые надписи поблекли, намекая на то, что эпоха металлистов уходит. Зато панки — хой! Панки живы всегда, все стены в панках.

Проводники отправились собирать белье. Борис с Наташкой прилипли к стеклу, разинув рты. Когда поезд ехал мимо дороги, закрытой шлагбаумом, Боря воскликнул:

— Гля, две иномарки!

— А вот третья едет! — сказала Наташка. — Как тут все… ну…

— Масштабно, — подсказал я.

— Да! А в Макдоналдсе ты был? — все так же глядя в окно, спросила она.

Ну и как ответить, что был неоднократно, но не в этой жизни? Если фыркну, что чушь это все, а фастфуд вреден, они меня не поймут, для них Макдак — объект культа. Если еще и в школе расскажут, что были там, репутация с одноклассниками взлетит до небес.

— Нет. Не до того было, я ж маме на операцию зарабатывал, — ответил я. — Вот вместе и сходим.

Я читал, что цены там в девяностые были ломовые, и не горел желанием проедать деньги.

Мы ехали в первом вагоне с головы состава. На перроне замелькали встречающие. И Наташка с Борей затихли, высматривая деда. Как он выглядит, они знали лишь с моих слов, но больше всего их волновало, что он самый настоящий татарин!

Как ни объясняй, что страна у нас многонациональная, и все народы так перемешались, что иной русский больше похож на представителя тюркского этноса, чем любой татарин, все равно стереотипы заставляли их представлять Тугарина Змея.

— Ну что, молодежь? Готовы? — проговорил Сергей, и потянувшиеся к выходу пассажиры с сумками затолкали его в купе, где сидели мы.

— Всегда готовы! — ответил я, а брат и сестра смотрели на людской водоворот, силясь там рассмотреть деда.