– Даже страшно, правда? Эти огни неестественные. Искалечили нас, вообще все вокруг. Может быть, даже песок в дыре переделали.

– Может быть.

– Для чего он им, скажи на милость? – встревожился Люк. – Я хочу сказать, что они с ним собираются делать?

– Точно не знаю, и, собственно, знать не хочу. Это не наша забота. Знаю только, что маленькая воронка без песка станет гораздо глубже. А огни будут яркими, как никогда. Когда придет время, кто‑нибудь даже заглянет в дыру и увидит, откуда идет свет.

– Кто? – спросил Люк.

Семели не сводила глаз с обнажившихся краев воронки.

– Я.

Люк схватил ее за руку:

– Нет! Что ты? С ума сошла? Я тебя не пущу!

Иногда, по мере необходимости, она позволяет Люку заняться с ней сексом, и, наверно, напрасно. Каждый раз спокойно объясняет, что это никакого значения не имеет, они просто спят по‑приятельски, и больше ничего, но, наверно, не следовало начинать. Тем не менее порой надо расслабиться, а Люк не такой безобразный, как прочие члены клана. Проблема в том, что он счел ее своей собственностью, которую надо беречь, защищать и так далее. Если кто‑нибудь нуждается в защите, то только не Семели.

– Замолчи, Люк. – Она вырвала у него свою руку. – Пусти. Мне надо в город.

– Зачем?

– Поработаю медсестрой, – коротко улыбнулась она.

– Что? – затряс он головой. – Зачем?

В приливе гнева улыбка погасла.

– Чтобы довести до конца дело, которое ты в ту ночь не доделал, ослиная задница!

3

Остановившись в больничном лифте на третьем этаже, Джек увидел доктора Хуэрту, которая поджидала кабину.

– Что нового у отца?

– Состояние стабильное, но по‑прежнему семь баллов, – покачала она головой.

– Долго это будет продолжаться? – спросил он. – Я имею в виду, прежде чем будем думать об искусственном питании и прочем.

Она шагнула в лифт.

– Пока еще рано. Понимаю, вам кажется долго, хотя даже семидесяти двух часов не прошло. Вполне достаточно внутривенных вливаний.

– Я...

Дверцы лифта скользнули, закрылись.

Джек пошел по коридору к отцовской палате, гадая, найдет ли там Аню. Утром перед отъездом подошел к ее дому, петляя среди заполнявших газон безделушек, хотел предложить, если надо, подбросить к больнице. Дверь на стук не открылась.

В обычных обстоятельствах он бы не беспокоился, да со стариками не угадаешь. Вдруг ее удар хватил или еще что‑нибудь? Заглянул в переднюю застекленную дверь, не видя безжизненной фигуры ни на полу, ни в кресле. Потом вспомнил про Ирвинга. Будь песик дома, лаял бы как сумасшедший.

Ани и в палате не оказалось – он на всякий случай заглянул во все углы и за ширму. Никого, кроме больного.

Подошел сбоку к койке, взял вялую правую руку.

– Я вернулся, папа. Ты здесь? Слышишь меня? Если можешь, сожми чуть‑чуть пальцы. Шевельни хоть одним, чтоб я знал.

Ничего, как вчера.

Джек пододвинул стул, сел у койки, разговаривая с отцом так, словно старик его слышал. Тихо говорил, умолкая, когда туда‑сюда шмыгали сестры, рассказывал, что удалось выяснить о происшествии, излагал противоречивую информацию, рассуждал о разнице во времени, отмеченном в протоколе и на отцовских часах. Надеялся при этом прояснить для себя дело, но остался в прежнем недоумении.

– Если бы ты мне только сказал, что там в такое время делал, разрешилось бы много вопросов.

Исчерпав тему аварии, не нашел темы для дальнейшей беседы. Потом вспомнил снимки на стенах в отцовской комнате, уцепился, как за спасательный круг.

– Помнишь наш семейный поход? Нескончаемый дождь.