разыскивая кого-то. У шлагбаума, перекрывшего  улицу,  дремал  патрульный.

Второй сидел на  обочине  и  молча  смотрел  на  Виктора.  Взял  аусвайсы,

повертел, не  открывая,  в  руках  и  вернул.  Они  нырнули  под  трубу  и

осторожно, чтобы не наступить на лежащих, пошли к темной коробке вокзала.

     В здании царил кошмар. В нос  сразу  ударил  резкий  аммиачный  запах

несвежих пеленок, плакал уже не один ребенок,  а  десяток:  сюда  на  ночь

пускали только с грудными, да и то,  если  на  руках  было  направление  с

подтверждением о выезде. На веревках,  протянутых  меж  лестниц,  сушились

детские тряпки, под самыми лестницами на газовых плитках кипело,  булькало

молоко, пустые баллончики забили все ниши.

     В привокзальной дежурке они сдали коней. Дружинник на вахте предложил

чаю. Месроп отказался, а Виктор хлебнул немного кипяточку.

     Минут пятнадцать Месроп пытался втолковать уполномоченному,  что  они

должны  очень  быстро  уехать  в  Москву,  желательно  прямо   сейчас,   а

уполномоченный слушал его с раскрытым ртом, потом вдруг упал  навзничь  на

топчан и заржал, как сумасшедший.

     Отсмеявшись, он утер слезы, махнул рукой на патрульного, возникшего в

дверях каморки, и сказал, что давно так не  смеялся,  и  знай  он,  что  у

Сармата в дружине такие шутники, давно  бы  записался,  только  пусть  его

больше не смешат, а то детей разбудят. Выбравшись из-за пультового  стола,

он подвел Месропа к стене и,  тыча  пальцем  в  разноцветные  огоньки,  со

вкусом принялся объяснять, где какой поезд застрял  и  по  какой  причине,

когда ждать ближайшего ("в лучшем случае послезавтра, там устрою  местечко

на  крыше"),  а  на  вопрос  Месропа,   как   насчет   ооновских   рейсов,

уполномоченный помрачнел и предложил валить  отсюда  в  задницу  со  всеми

спецрейсами, вместе взятыми, тем более, что их уже полгода  как  отменили.

Чуть не вытолкав Месропа и Виктора из помещения и бросив вдогонку  злобный

взгляд, уполномоченный закрыл дверь.

     И тут Виктор понял, что настал его час. Всю дорогу до  вокзала  и  на

вокзале он с большим интересом  следил  за  действиями  Месропа,  уверенно

взявшего на себя руководство экспедицией. Забавляло, что с  самого  начала

он все делал не так, но Виктор до поры не вмешивался, ожидая, что из этого

выйдет. Естественно, ничего толкового не вышло.

     Он молча взял Месропа за лямку рюкзака и  потянул  за  собой.  Привел

обратно в дежурку и, не обращая внимания на  любопытствующих  дружинников,

принялся методично потрошить рюкзак.

     Стволы и заряды он  отдал  дежурному  под  расписку  и  велел  срочно

вернуть в штаб. Банки выставил на стол и вскрыл парочку.  Через  несколько

секунд, когда над ними появился горячий пар, дружинники навалились на еду.

Одежду критически осмотрел и оставил.

     Брови Месропа поднимались все выше и выше,  но  он  не  вмешивался  в

разор дорожных запасов.