— А ага — выдавил я, отставляя трубку на расстояние вытянутой руки.

— Ты где? У Ж‑жиана?

— В машинном зале! — еще сильнее гаркнул из трубки грубиян Корнеев. ‑

Уши мой!

На мгновение мне показалось, что из трубки показались Витькины губы.

— Дуй ко мне! — продолжил разговор Корнеев.

В трубке часто забикало. Я с грустью посмотрел на «Алдан» — машина

перезагрузилась, и сейчас тестировала системы. Работать хотелось

неимоверно. Что это Корнеев делает в машинном? И как сумел

дозвониться? Я скосил глаза на телефон, потом, по наитию, на провод.

Телефон был выключен из розетки. Сам ведь его выключил утром, чтобы не

мешали писать программу.

— Ну, Корнеев, ну, зараза — с возмущением сказал я. — Дуй в

машинный

Я с мстительным удовольствием подул в микрофон.

— Привалов! Как человека прошу! — ответила мне трубка.

— Иду‑иду, — печально сказал я, и отошел к «Алдану». К Витькиным

выходкам я привык давно, но почему он так упрямо считает свою работу

важной, а мою — ерундой? На мониторе «Алдана» тем временем мелькали

зеленые строчки:

Триггеры норма.

Реле норма.

Лампы электронные норма.

Микросхема норма.

Бессмертная душа порядок!

Проверка печатающего устройства

Печатающим устройством «Алдану» служила электрическая пишущая

машинка, с виду обычная, но снабженная виртуальным набором литер.

Благодаря этой маленькой модернизации она могла печатать на семидесяти

девяти языках шестнадцатью цветами, а также рисовать графики и бланки

требований на красящую ленту. Сейчас машинка тарахтела, отбивая на

бумаге буквы — от «А» до непроизносимых согласных языка мыонг. В конце

она выдала «Сашка, будь челове », после чего замерла с приподнятой

литерой «К». «Алдан» снова завис.

Обесточив машину, я вышел из лаборатории. Ну, Корнеев! Даже в «Алдан»

залез! «Будь чело » Я остановился, как громом пораженный. Если уж

грубиян Корнеев просит помочь — значит, дело серьезное! Мысленно

приказав кнопке вызова лифта нажаться, я бросился по коридору

Молоденького домового, уныло оттирающего паркет зубной щеткой, я не

заметил до самого момента спотыкания. Отдраенный паркет метнулся мне

навстречу, я отчаянно попытался левитировать, но в спешке перепутал

направление полета. Когда я наконец‑то пришел в себя, на лбу имелся

прообраз будущей шишки, а заклинание левитации упрямо прижимало меня к

полу, пытаясь доставить к центру Земли. Ошибись я с заклинанием на

улице, так бы скорее всего и получилось. Но в институте, на мое

счастье, и полы, и стены, и потолки были заговорены опытными магами, и

моим дилетантским попыткам не поддавались. Я перекрестился, что

отменяло действие заклинания, сел на корточки и потер лоб. Домовой,

забившийся поначалу в угол, осмелел и подошел поближе. Длинные, не по

росту, хлопчатобумажные штаны унылого буро‑зеленого цвета волочились

за ним по полу. Широкий ремень из кожзаменителя съехал вниз. Латунные

пуговицы были нечищены, одна болталась на ниточке.

— Жив? — шмыгая носом и утираясь рукавом, спросил домовой.

— Жив, — машинально ответил я, не обращая внимания на панибратский

тон домового. А тот добродушно улыбнулся и добавил:

— Дубль

— Какой дубль? — уже опомнившись, спросил я.