– Нам нужна твоя помощь, – сказал он. Ласково сказал. – Нам нужно знать, что рассказывал тебе отец про ракхов. Нужно знать, что он видел собственными глазами. Йенсени… это поможет нам справиться с ними. – А поскольку она ничего не ответила, просто не смогла ответить, он прошептал: – Ну, пожалуйста…

А что, если они съедят не только самих протекторов, но и их семьи, включая детей? Что, если они придут в деревни и съедят всех тамошних жителей тоже? Сейчас девочке казалось, будто она слышит крики умирающих мучительной смертью людей, слышит крики мужчин, женщин и детей, – да, конечно, и детей, точно таких же, как она сама, – поедаемых существами, которые выглядят людьми, но людьми на самом деле не являются. Ракхи из Черных Земель, прогрызающие себе дорогу по царству Единого Бога.

– Йенсени… – Дэмьен подошел к ней, обнял. Кожа его была холодной и влажной, а руки – сильными, и он держал ее, пока она корчилась в судорогах. – Все в порядке, – бормотал он, гладя ее по волосам. – Можешь ни о чем не рассказывать, если тебе не хочется. Жаль, что я спросил.

Ей так хотелось помочь. Это‑то и было больнее и обидней всего. Больше всего на свете ей хотелось помочь, но она боялась. Что они скажут, узнав, что за все происходящее несет ответственность ее собственный отец? Что скажут, узнав, что протектор Кирстаад, задача которого заключалась в том, чтобы не допустить вторжения ракхов, сам распахнул перед ними ворота и встретил их с распростертыми объятьями? Правильно ли они поймут? Позволят ли объяснить, почему он так поступил? Или же возненавидят и ее самое за то, что она принимала в этом участие?

Нет, на такой риск она пойти не могла. Сейчас, по крайней мере, не могла. Когда у нее нет на свете никого, кроме этих людей.

– Я не могу, – выдохнула она. Надеясь, что он правильно поймет ее. Хотя и не зная, каким образом это ему удастся. Задыхаясь от сознания собственной вины, потому что она знала, что может помочь, а все‑таки… Если они возненавидят ее, у нее никого не останется. Вообще никого. А ей ни за что не хотелось вновь остаться в полном одиночестве. Ни сейчас, ни когда бы то ни было впредь.

– Мне так жаль, – прошептала она. Жаркие слезы катились у нее по щекам. – Мне так жаль…

И пока она плакала, Дэмьен не выпускал ее из объятий. Точь‑в‑точь как повел бы себя на его месте ее отец. Точь‑в‑точь как поступала когда‑то ее мать. Он обнимал ее, они находились в этом странном месте, где со всех сторон подстерегают опасности, он шептал ей слова участия и надежды. И куда более важные слова – в ответ на ее сбивчивые извинения.

– Все в порядке, – шептал он, гладя ее по голове. Разгоняя ее тревогу. – Тебе не надо ничего рассказывать, если ты сама не захочешь рассказать. Все в порядке.

– Я не могу…

– Хорошо‑хорошо.

И он обнимал ее, обнимал до тех пор, пока она не выплакала всю свою печаль. Пока солнечный свет – ослепительный солнечный свет – не смыл слезы и не внушил ей ощущения безопасности и покоя.

– Наш враг – Йезу, – объявил Джеральд Таррант.

К ночи туман сгустился, и хотя Кора все еще стояла в небе, здесь, в долине, ее уже не было видно. Воздух был влажным и тяжелым, время от времени туман начинал казаться не столько паром, сколько дождем. Они не убрали палатку из‑за этой сырости, и сейчас Йенсени находилась внутри и, должно быть, спала. Бог знает, как это было ей нужно.

«Йенсени Кирстаад», – подумал Дэмьен. Припомнив эту фамилию, потому что она значилась на карте. Прикинув, сколько ужасов довелось повидать бедняжке в протекторате, в котором захватчики‑ракхи замучили до смерти десятки людей.