|
Он вспомнил женщину – как же ее звали? Мараден? Марадес? – усевшуюся на толстые тома в кожаном переплете и зыркавшую на него голубыми глазами с предельным возмущением. «Нет! – заявила она. – И давайте поставим на этом точку. Мне наплевать, что вы за шишка такая! – Ее выцветшие на солнце практически серебряные волосы были непривычно коротко пострижены, и это ему странным образом понравилось. – Осведомьтесь у собственных моряков, что у нас за обычай!» Он так и поступил, и ему объяснили, что штурман действует в пределах правил. А поскольку ему не хотелось уничтожать ее судно или брать ее самое в заложницы по сугубо личным причинам, он оставил судовой журнал в покое.
– Я видел записи, сделанные капитаном, – спокойно ответил он. – И они подтверждают то, что рассказывают эти люди. Имеются и другие подтверждения. Так что я им верю. Золотые глаза женщины пристально посмотрели на него. – От справедливости вашего суждения зависит слишком многое. – Именно так, Мать. Поэтому я и подошел к делу со всей скрупулезностью, уверяю вас. – А груз? Вы его проверили? – Главным образом предметы роскоши. Кое‑что из съестного. Я насчитал семь ящиков, в которых хранятся в той или иной форме сушеные растения; разумеется, мы проверим их на предмет наркотического содержания, прежде чем разрешить выгрузку. Ничто другое не вызывает никаких опасений. – Несколько замешкавшись, он добавил: – Все это весьма дорогостоящее, а никакой охраны у них нет. Так что с безопасностью могут возникнуть проблемы. Что за прием мне будет дозволено оказать прибывшим? Задумавшись, Мать прищурилась: – Двенадцать человек из вашей личной гвардии на первую неделю, за счет города. А после этого сообщите им, как обзавестись собственной охраной. Судя по тому, что вы рассказываете, у них найдется, чем заплатить за сохранность груза. Тут ее взгляд встретился с его взглядом» и у него тут же закружилась голова, более того, ему показалось, будто он падает; на мгновение зрение отказало вельможе, и он смог различать лишь самые смутные очертания: алые, синие и янтарные тени по всему залу и темное пятно там, где должен был находиться письменный стол. Ему было трудно сделать вид, будто с ним ничего не случилось, было трудно не податься вперед и не ухватиться за край стола, чтобы сохранить равновесие. Но он скорее умер бы, чем позволил этой Матери – или любой другой Матери – спровоцировать себя на внешнее проявление слабости. Слишком далеко он зашел и слишком часто имел дело с ними со всеми, чтобы поникнуть перед их могуществом в данный момент. – А порожденный ночью, – тихо сказала она. – Как насчет него? Тошида не заговорил до тех пор, пока не понял, что полностью восстановил контроль над собственным голосом. – Я не нашел никаких признаков ночных порождений в человеческом образе или в каком угодно другом. – А корабль вы обыскали? Его зрение восстановилось, только по‑прежнему кружилась голова. Заговорив, он тщательно выговаривал каждое слово: – Я обыскал все на борту при свете дня. Кое‑кто из них был бледен, немногие обгорели, но ничего более опасного я не обнаружил. Я обыскал каждую каюту, обращая особое внимание на возможные тайники. Вскрыл каждый ящик, проверил собственным шагом каждый коридор… И не нашел ни порождений ночи, ни места, где могло бы спрятаться хоть одно из них. Прошу прощения. Она отвернулась от Тошиды, и сразу же все в зале окончательно приобрело нормальные очертания. – У меня было видение, – мягко начала Мать. – Корабль прибывает с Запада – как раз, как прибыл этот, и в точности в то же самое время… и на борту окажется он в сопровождении священника. |
