– Я хочу быть частью чего то.

– Семья в этом качестве тебя не устраивает?

– Нет. Я там никто. Мебель. Меня нет. Всем плевать.

– И детдом кажется тебе более комфортной средой, где тебя оценят и примут? – я подпустил в голос взрослого скепсиса.

– Да.

– Почему же?

– У вас классное комьюнити. Все сами по себе, а вы вместе. Я хочу быть вашей.

Забавненько. Экая у нас, оказывается, репутация.

Сейчас «Время Кобольда», и в тренде «личная уникальность», «здоровый индивидуализм», «право на самоопределение», «независимость от общества». Но некоторые, оказывается, не прочь быть частью коллектива.

– У нас открытый режим, – напомнил я, – ты можешь просто приходить, общаться, играть, дружить с ребятами.

К нам регулярно приходят городские подростки. В основном на Клюсины «квартирники» для своих, но иногда и просто так, пообщаться. И всё равно – отношения с местным социумом у нас непростые. Мы – отдельно. Мы – другие. Мы – странные.

Так уж повелось.

– Это совсем не то же самое.

– Алёна, это всё равно будет не то же самое. Ты видишь одну сторону их жизни – «один за всех и все за одного», «классное комьюнити» и так далее. Но это не просто так, поверь. Они держатся друг за друга, потому что больше не за что. Никто не попадает к нам от хорошей жизни.

– Значит, я буду первой. Возьмёте меня? – спросила Алёна.

– Я не готов ответить. Мне надо сначала поговорить с твоими родителями. Ты пока можешь воспользоваться «правом убежища».

«Право убежища» придумала Клюся. Любой подросток может прийти и, ничего не объясняя, жить у нас три дня в гостевой комнате. Мы ставим в известность полицию и родителей, но «без выдачи». Юридически момент скользкий, но Лайса, которая сейчас рулит городской полицией, продавила это в региональном собрании. Идея оказалась удачной – за три дня страсти обычно унимаются и к сторонам конфликта возвращается вменяемость. А если нет – то это уже дело ювеналки. Правда, несколько визитов разъярённых отцов и истерических матерей, требующих «немедленно вернуть этого засранца», мы тоже пережили. Нервная у меня работа.

– Спасибо вам, Антон Спиридонович, – девочка встала и поклонилась.

– Пока не за что.

– Ну и как она тебе? – спросила Клюся, сидевшая на столе в моём кабинете.

Закинув ногу на ногу, в короткой юбке. По голеням и бёдрам бежит абстрактная вязь татуировок – на наноскин не поскупилась. Клюся, пожалуй, богата, музыка приносит ей немало денег. А вот моя зарплата работника муниципального образовательного учреждения – тухлые гроши.

Изящным движением поменяла ноги, переложив их одну на другую. Ах ах, какие мы эротичные! Никогда ей это не надоедает. Хотя даже самые наивные и романтичные воспитанницы уже не верят, что у нас отношения. Впрочем, пусть развлекается. Наверное, это ей зачем то надо.

– Она мне странно. Вроде бы всё убедительно, но…

– Что то в ней неправильное?

– Именно. Не могу ткнуть пальцем, просто ощущение.

– Кстати, ты заметил, что она вылитая Джиу?

– Она так и представилась. А кто это?

– Антон, ты что, Дораму не смотришь?

– Нет.

– Ты вообще здоров?

Я не то чтобы здоров. Доктор Микульчик считает, что у меня серьёзные проблемы с башкой: психосоматические боли, расстройства восприятия реальности, галлюцинаторный синдром, хреново с управлением гневом и беда с алкоголем.