|
Ее семья держала традиционную японскую гостиницу и жила в достатке. Отец до безумия любил свою младшенькую и с радостью снабжал ее деньгами на дорогу. Сколько раз уже так было: Комура, вернувшись с работы, не заставал жену, а на кухонном столе видел записку: «Поехала на время к своим». Он не возмущался, а безропотно ждал ее возвращения. Проходило семь или десять дней, и жена возвращалась в приподнятом настроении. Но когда она ушла из дому через пять дней после землетрясения, в оставленной записке значилось: «Больше я сюда не вернусь». Далее следовало очень простое и четкое объяснение, почему она не хочет жить с Комурой: «Проблема в том, что ты мне ничего не даешь, – писала жена. – Если точнее – в тебе нет ничего, что ты должен мне дать. Да, ты – нежный, внимательный, привлекательный, но жизнь с тобой – что со сгустком воздуха. Конечно, вина в этом не только твоя. Думаю, найдется немало женщин, способных тебя полюбить. Даже не стоит мне звонить. А все, что осталось моего, – уничтожь». При этом не осталось практически ничего. Все: ее одежда, обувь и зонтик, кофейная круж-ка и фен, – все исчезло Стоило Комуре уйти на работу, жена вызвала почтовую службу и, сгребя все в кучу, куда-то отправила Из «ее вещей» остался только велосипед и несколько книг. С пол-ки пропали почти все компакт-диски «Битлз» и Билла Эванса – коллекция Комуры еще с холо-стяцкой поры. На следующий день он позвонил ее родителям в Ямагату. Ответила теща и заявила, что дочь с ним говорить не хочет. При этом она как бы извинялась. Говорила, что скоро ему придут документы, просила поставить в них печать и отправить как можно скорее обратно. – Я понимаю, что нужно «как можно скорее», но дело ведь нешуточное – дайте подумать. – Думай ты, не думай – ничего не изменится, – сказала теща. Пожалуй, верно, решил Комура. Сколько ни жди, сколько ни думай, к прежнему возврата нет. Это он и сам понимал прекрасно. Поставив печати и отправив бракоразводные документы обратно, Комура взял недельный отпуск. Начальник был в общих чертах наслышан, а февраль – для торговли сезон мертвый, по-этому он, не говоря ни слова, дал согласие. По лицу было видно: хотел что-то сказать, но не ска-зал. – Говорят, в отпуск идете? – спросил в обеденный перерыв сослуживец по фамилии Саса-ки. – Чем собираетесь заниматься? И в самом деле, чем бы заняться? Сасаки был младше Комуры на три года, к тому же –не женат. Маленький, с короткой стрижкой, в очках с круглой оправой. Балагур, немного заносчив, не все его любили, но в целом он неплохо ладил со спокойным Комурой. – Раз уж такое дело, неплохо попутешествовать в свое удовольствие, что скажете? – Ага, – буркнул Комура. Сасаки протер платком линзы очков и посмотрел в лицо Комуре, словно хотел у него что-то выведать. – Вам приходилось бывать на Хоккайдо? – Нет, – ответил Комура. – Хотите съездить? – С чего это? Сасаки прищурился и откашлялся. – Сказать по правде, мне нужно передать одну маленькую вещицу в Кусиро. Вот бы неплохо, если б это смогли сделать вы. В долгу не останусь: с радостью оплачу ваш перелет в оба конца. Заодно договорюсь о ночлеге. – Говоришь, маленькая? – Примерно такая. – Сасаки очертил пальцами в воздухе куб сантиметров в десять. – И не тяжелая. – Что-нибудь по работе? Сасаки помотал головой: – Ничего подобного. Стопроцентно частная передачка. Почтой отправлять не хочу – бо-юсь, с ней что-нибудь произойдет. Желательно передать с кем-нибудь из знакомых. По хорошему, нужно бы это сделать самому, но совершенно нет времени… – Важная вещица? Сасаки слегка скривил поджатые губы и кивнул: – Можно не переживать, ничего хрупкого или горючего. |
