Она уже не была уверена, что видела там Фрэнка Джонса, да и «подозрительные мужчины» стали уже не такими уж и подозрительными. Свидетельница утверждала теперь, что деталей разговора людей возле развалин она толком и не слышала и не может утверждать, что они обсуждали нечто преступное… Такое вот нелепое показание прозвучало в итоге из уст «важнейшего свидетеля» Вайны Томпкинс.
Прямо скажем, это был рассказ ни о чём, он никого ни в чём не уличал и ничего не доказывал, зачем свидетеля с такими показаниями выводить на суд оставалось совершенно непонятно. Уилкерсон, вызывая Вайну на свидетельское место, явно рассчитывал услышать нечто другое, но… не вышло! Очевидно, в последнюю минуту женщина испугалась, что её раздавят также, как это было проделано с Элис Уиллард, а потому она постаралась дать показания максимально нейтральные, не затрагивающие чьих-либо интересов [хотя, теоретически, свидетели не знали, что творится в зале судебных заседаний, на самом деле они, конечно же, получали общую информацию о том, как складывается ситуация на процессе просто в силу того, что процесс был открытым и недопрошенные покуда свидетели, возвращаясь домой, имели возможность обмениваться мнениями с теми, кто присутствовал в зале. В отличие от присяжных заседателей, полностью изолированнных на время суда, свидетели продолжали вести обычную жизнь и лишь приглашались на конкретное заседание].
После всего, сказанного выше, досталось на орехи и самому Джеймсу Уилкерсону. Судья в самых нелестных эпитетах охарактеризовал его действия, разрушающие единство тесного сообщества жителей Виллиски, назвал детектива чужаком, создающим себе репутацию на нераскрытом покуда преступлении и обвинил Уилкерсона в неуважении к суду. После чего потребовал представить данные, если только таковые имеются в распоряжении Уилкерсона, прямо подтверждающие сговор сенатора Фрэнка Джонса с Уилльямом Мэнсфилдом.
Уилкерсон извивался как уж на вилах, но красноречие ему не помогло, ведь доказать сговор он действительно не мог! И надо ли удивляться тому, что процесс в конечном итоге оказался Уилкерсоном с треском проигран?
Впрочем, вердикт жюри присяжных оказался на удивление мягким. Постановив, что не обнаружено никаких свидетельств существования сговора сенатора Джонса с «Блэки» Мэнсфилдом, а стало быть, все рассуждения на эту тему являются лживыми домыслами, присяжные, однако, не удовлетворили требование сенатора о выплате ему компенсации в размере 60 тыс.$ и даже судебные издержки отнёсли на счёт истца (т. е. Фрэнка Джонса). Очевидная двоякость такого решения может быть объяснена стремлением угодить общественному мнению, по-прежнему настроенному доброжелательно к Уилкерсону и недоверчиво к сенатору. Многие жители округа Монтгомери придерживались того мнения, что дыма без огня не бывает и раз детектив Уилкерсон утверждал, будто сговор сенатора с убийцей существовал, то значит так оно и было. Просто доказать это пока не удалось.
Тем не менее, Джеймс Уилкерсон всё правильно понял — у него не было шансов добиться обвинения сенатора Джонса в суде. Его свидетели были ненадёжны и могли быть легко скомпрометированы. Его совместное с журналистом Джеком Бойлом расследование окончилось пшиком.
Детектив уехал из Виллиски с твёрдым намерением никогда больше не возвращаться в этот город, отнявший у него столько сил и явившийся в итоге источником огромного разочарования. Однако совершенно неожиданно знамя Уилкерсона подхватил человек, от которого никто этого не ожидал.
Им оказался молодой адвокат из небольшого городка Ред-Оак по имени Оскар Вэндстрэнд (Oscar Wendstrand). Логика Вэндстрэнда была довольно простой и на первый взгляд неопровержимой: не надо создавать сложную конструкцию «заговора сенатора» и ломать копья в попытках её доказать, следует пойти от обратного — имея отличного кандидата в убийцы, «Блэки» Мэнсфилда, дождаться признания его виновности в одном из нескольких инкриминируемых эпизодов и уже после этого побудить его дать показания о сговоре с сенатором, пообещав снисхождение при вынесении приговора. |