— Помогай им. Поставь им на службу твой опыт.

— Я так и поступлю.

Она часто говорила о моем печальном будущем. Но как ей, с ее смертным сердцем, было вообразить его!

— Обещай мне! — попросила она.

Отсвет былого воодушевления блеснул в ее глазах.

— Обещаю.

На лиловую кисть глицинии с жужжанием села оса; вдали промычала корова.

— Возможно, это мое последнее лето, — обронила Марианна.

— Не говори так.

— Какое-то лето будет последним, — отозвалась она и качнула головой. — Я тебе не завидую. Но и ты не завидуй мне.

Мы долго сидели у окна, не в силах ничем друг другу помочь; наша близость была бы теснее, даже если бы один из нас умер; у нас не было общих дел, и мы не знали, о чем говорить. Но мы все еще любили друг друга.

— Поднеси меня к окну, — сказала Марианна. — Я хочу в последний раз увидеть заход солнца.

— Это утомит тебя.

— Прошу тебя. В последний раз.

Я откинул одеяло и взял ее на руки. Она так исхудала, что весила не больше ребенка. Она отвела рукой штору.

— Да, — вздохнула она. — Я помню. Это было прекрасно. — Она уронила шторы. — Для тебя все останется как прежде. — Голос ее дрожал.

Я снова уложил ее в кровать. Ее изборожденное морщинами лицо совсем пожелтело; тяжесть волос утомляла Марианну, и коротко остриженная ее головка стала такой маленькой, что напоминала мне забальзамированные головы, которыми была усеяна поляна посреди индейской деревни.

— Столько всего случится, — вновь заговорила она, — много важных событий. А я ничего не узнаю!

— Ты можешь продержаться еще долго. Твой доктор сказал, что у тебя очень сильное сердце.

— Не лги! — сказала она с внезапным гневом. — Ты и без того довольно лгал! Я знаю, что со мной все кончено. Я ухожу, и ухожу в полном одиночестве. А ты останешься тут без меня навсегда. — Она горестно заплакала. — Я совсем одна! Ты отпускаешь меня совсем одну!

Я взял ее руку и стиснул ее. Как хотелось бы мне сказать: «Я умру вместе с тобой! Нас похоронят в одной могиле, мы прожили нашу жизнь, и ничего другого не существует!»

— Завтра, — сказала она. — Солнце взойдет, а меня уже нигде не будет. Останется только мое тело. И если ты когда-нибудь откроешь мой гроб, там будет лишь горстка пепла. Даже кости истлеют. Даже кости! — повторяла она. — А для тебя все будет продолжаться так, будто меня и на свете не было.

— Я буду жить тобой, думать о тебе…

— Ты будешь жить без меня. И однажды ты меня забудешь. Ах, — всхлипнула она, судорожно глотнув, — как это несправедливо!

— Я хотел бы умереть вместе с тобой.

— Но ты не можешь этого сделать.

Пот градом катился по ее лицу, рука была влажной и холодной.

— Если бы я могла думать: он придет ко мне через десять, через двадцать лет, умирать было бы не так горько. Но нет. Никогда. Ты оставляешь меня навсегда.

Я повторял: «Я все время буду думать о тебе». Но она, казалось, не слышала; она в изнеможении откинулась на подушки и прошептала:

— Я ненавижу тебя.

— Марианна, разве ты забыла, как я люблю тебя?

Она дернула головой:

— Я все знаю. Я ненавижу тебя.

Она закрыла глаза; она, казалось, спала, но во сне иногда стонала. Анриетта сидела рядом со мной; это была крупная женщина с резкими чертами лица.

— Почти не дышит, — заметила она.