|
Мне показалось, я вижу карниз перед пещерой, откуда мы упали, когда дрались. Я подул на ладони, чтобы подсушить пот. — Я вернусь за тобой. С веревкой. Я поклялся. — Когда? — спросил он, прикрыв глаза. — Через год, — ответил я. — Я приду сюда через год. Его крики преследовали меня, пока я полз, стискивал пальцы и подтягивался по склону. Его крики смешивались с воплями огромных хищников и преследовали меня весь путь с Туманного острова, откуда я не привез ничего, что бы оправдало мои старания и мое время. Я буду слышать его крик на краю ума, засыпая или просыпаясь, и так будет, пока не умру. Дождь утих, а ветер пытался сдуть меня со скалы, но у него ничего не вышло. Я лез все выше и выше, я был спасен. Когда я достиг карниза, устье пещеры под полуденным солнцем чернело мраком. Я отвернулся от него, от горы, от теней, которые уже начали собираться в трещинах и разломах, в глубине моего черепа. Я начал долгий путь с Туманного острова. В мой дом вели сотни дорог и тысячи троп, а в конце меня ждала жена. Майкл Маршалл Смит Неверие Перевод Марины Тогобецкой[33] Это случилось в Брайант-парке вечером, в самом начале седьмого. Он сидел один под рассеянным светом фонаря, в окружении деревьев, за одним из зеленых изогнутых металлических столиков прямо напротив ворот — сидел целый день. Он был тепло одет — в свою невообразимую одежду — и время от времени отхлебывал из красной пластиковой чашки «Старбакс». Он выглядел обыкновенно: если бы вы увидели его из окна — вы бы ни за что не догадались, кто он на самом деле и какая безграничная власть сосредоточена в его руках. Два предыдущих вечера были похожи как две капли воды. Я следил за ним от самой Таймс-сквер, видел, как он покупает один и тот же напиток в одном и том же месте и полчаса или час сидит все на том же стуле, глядя на мир вокруг себя. Честно говоря, я не сомневаюсь, что этот человек поступал так всегда в это время дня и это время года. Привычки и ритуалы делают нашу жизнь удобнее и приятнее, а для людей вроде меня это просто подарок. Эти два дня я наблюдал за ним, отслеживал его действия — и только. У меня был заказ на конкретную дату, по причинам, которых я так никогда и не узнал — и которые меня ничуть не интересовали. В день икс я вошел в парк через другой вход и, стараясь не привлекать внимания, двинулся вперед по аллее. Когда его увидел, я на мгновение остановился. Он был совершенно беззащитен. В парке было совсем мало посетителей, одни прогуливались, другие сидели за столиком в стремительно сгущающихся сумерках, но это были обычные жители Нью-Йорка, те, кто пытался немного развеяться, прежде чем привычно нырнуть в метро, тоннели, мосты или аэропорты, те, кто ворует это время у семьи, друзей или партнеров. Захватить еще хотя бы несколько секунд, побыть в одиночестве, выкурить тайком последнюю сигарету, сорвать незаконный поцелуй, покрепче обнять перед расставанием — сделать последний вздох, прежде чем за тобой захлопнется дверь тюремной камеры, называемой реальной жизнью. Их присутствие в парке меня не напрягало. Они все были поглощены либо своими собеседниками, либо собственными мыслями, и никто из них не заметил бы меня до определенного момента — а тогда это уже не имело бы никакого значения. Я выполнял поручения и посложнее. Здесь же можно было выстрелить с двадцати футов и как ни в чем не бывало продолжить путь — но мне не хотелось, чтобы это произошло именно так. Он этого не заслужил. Нет, не заслужил. Приблизившись, я пристально разглядывал его. Он выглядел совершенно расслабленным — как человек, который наслаждается краткими моментами отдыха перед тем, как приступить к большому и важному делу. Я знал, о чем он думал, чем собирался заняться. |
