|
Даже кровь, которая начала пропитывать одежду Макиннеса, казалась фиолетовой. Он отступил на шаг назад, оказавшись между мной и пещерой. Я почувствовал себя в ловушке. За моей спиной вставало солнце. — Почему ты без золота? — спросил он. Его рука безвольно обвисла. — Для таких, как я, там золота нет, — ответил я. Тогда он бросился вперед и пнул меня ногой. Кинжал-шило вылетел из моей руки. Я вцепился в ногу Калума, и мы покатились с горы. Я увидел торжество на его лице, а потом я увидел небо, а потом дно долины оказалось надо мной, и я полетел вверх, прямо к нему, а потом оно оказалось внизу, и я начал падать навстречу смерти. Мир превратился в головокружительную вереницу камня, боли и неба, и я знал, что уже покойник, но все равно цеплялся за ногу Калума Макиннеса. Я увидел летящего беркута, только не разобрался, подо мной или надо мной — в рассветном небе, в осколках времени и восприятия, в боли. Я не боялся: не осталось ни времени, ни пространства для страха ни в уме, ни в сердце. Я падал сквозь небо, цепко держась за ногу человека, который пытался меня убить. Мы врезались в камни, покрывались ссадинами и ушибами, а потом… …остановились. Меня дернуло и чуть не сбросило с Калума Макиннеса, к смерти внизу. Склон давно обрушился, и осталась полоса камня, без выступов и выемок, гладкая как стекло. Но это под нами. А там, где оказались мы, был карниз, и на карнизе — чудо: там, где уже не растут деревья, где у них нет никакого права расти, прижился куст боярышника, карликовый и узловатый, совсем небольшой, хоть и старый. Его корни вросли в гору, и именно он поймал нас в свои серые объятия. Я отпустил ногу Калума Макиннеса и слез с него. Встал на узком карнизе и посмотрел на крутой обрыв. Пути вниз не было. Совсем. Я посмотрел вверх. Возможно, если карабкаться медленно и если повезет, мне удастся подняться. Если не пойдет дождь. Если ветер не будет слишком жаден. Да и какой у меня выбор? Голос. — Стало быть… Ты оставишь меня здесь умирать, карлик? Я ничего не сказал. Мне было нечего сказать. Его глаза смотрели на меня. — После твоего удара я не могу шевельнуть правой рукой. А падая, я, похоже, сломал ногу. Мне не подняться на гору. Я ответил: — Может, я поднимусь, а может, и нет. — Поднимешься. Я видел, как ты лазаешь, — когда ты спас меня во время перехода через водопад. Ты вскарабкался по тем камням, как белка по дереву. Я верил в свои способности меньше. Макиннес сказал: — Поклянись всем, что для тебя свято. Поклянись своим королем, который ждет за морем с тех пор, как мы выгнали его подданных с этой земли. Поклянись тем, что дорого для существ вроде тебя, — поклянись тенями, орлиными перьями и тишиной. Поклянись, что ты за мной вернешься. — Ты знаешь, что я за существо? — спросил я. — Я ничего не знаю. Только то, что хочу жить. Я задумался. — Клянусь. Клянусь тенями, орлиными перьями и тишиной. Клянусь зелеными холмами и стоячими камнями. Я вернусь. — А я бы уже тебя убил, — со смехом сказал человек в кусте боярышника, словно удачно пошутил. — Я собирался убить тебя и забрать золото. — Знаю. Его волосы обрамляли лицо седым, как волчья шкура, ореолом. На щеке краснела ссадина. — Ты мог бы сходить за веревкой и вернуться. Моя веревка там, у входа в пещеру. — Да, — сказал я. — Я вернусь с веревкой. Я внимательно посмотрел на скалу. Иногда в горах цепкий глаз может спасти тебе жизнь. Я видел, где надо проходить, видел весь свой путь вверх по склону. Мне показалось, я вижу карниз перед пещерой, откуда мы упали, когда дрались. |
