|
Что даст миру тысячелетняя раба, пусть и ставшая всесильной? И вот девятнадцатый век, казалось, приблизил наконец время, предсказанное пророками России, время, когда Россия, столь восприимчивая к чужой проповеди и к чужому примеру, жадно поглощавшая и всасывавшая чужие духовные влияния, сама готовила себя к воздействию на мир. Сто лет Россия впитывала в себя заносную идею свободы. Сто лет пила Россия устами Пестеля, Рылеева, Герцена, Чернышевского, Лаврова, Бакунина, устами писателей своих, муче-ническими устами Желябова, Софьи Перовской, Тимофея Михайлова, Кибальчича, устами Пле-ханова, Кропоткина, Михайловского, устами Сазонова и Каляева, устами Ленина, Мартова, Чер-нова, устами своей разночинной интеллигенции, своего студенчества, своих передовых рабочих – мысль философов и мыслителей западной свободы. Эту мысль несли книги, кафедры универ-ситетов, гейдельбергские и парижские студенты, ее несли сапоги бонапартовых солдат, ее несли инженеры и просвещенные купцы, ее несла служивая западная беднота, чье чувство человече-ского достоинства вызывало завистливое удивление русских князей. И вот, оплодотворенная идеями свободы и достоинства человека, совершилась русская ре-волюция. Что же содеяла русская душа с идеями западного мира, как преобразовала их в себе, в ка-кой кристалл выделила их, какой побег готовилась выгнать из подсознания истории? «…Русь, куда же несешься ты?…Не дает ответа…» Подобно женихам прошли перед юной Россией, сбросившей цепи царизма, десятки, а мо-жет быть, и сотни революционных учений, верований, лидеров, партий, пророчеств, программ… Жадно, со страстью и с мольбой вглядывались вожди русского прогресса в лицо невесты. Широким кругом стояли они – умеренные, фанатики, трудовики, народники, рабочелюбцы, крестьянские заступники, просвещенные заводчики, светолюбивые церковники, бешеные анархисты. Невидимые, часто неощущаемые ими нити связывали их с идеями западных конституци-онных монархий, парламентов, образованнейших кардиналов и епископов, заводчиков, ученых землевладельцев, лидеров рабочих профессиональных союзов, проповедников, университетских профессоров. Великая раба остановила свой ищущий, сомневающийся, оценивающий взгляд на Ленине. Он стал избранником ее. Он разгадал, как в старой сказке, ее затаенную мысль, он растолковал ее недоуменный сон, ее помысел. Но так ли? Он стал избранником ее потому, что он избрал ее, и потому, что она избрала его. Она пошла за ним – он обещал ей златые горы и реки, полные вина, и она пошла за ним сперва охотно, веря ему, по веселой хмельной дороге, освещенной горящими помещичьими усадьбами, потом оступаясь, оглядываясь, ужасаясь пути, открывшегося ей, но все крепче и крепче чувствуя железную руку, что вела ее. И он шел, полный апостольской веры, вел за собой Россию, не понимая чудного наважде-ния, творившегося с ним. В ее послушной поступи, в ее новой, после свержения царя, покорно-сти, в ее податливости, сводившей с ума, тонуло, гибло, преображалось все, что он принес Рос-сии из свободолюбивого, революционного Запада. Ему казалось, что в его непоколебимой, диктаторской силе залог чистоты и сохранности того, чему он верил, что принес своей стране. Он радовался этой силе, отождествлял ее с правотой своей веры и вдруг, на мгновение, со страхом видел, что в его непоколебимости, обращенной к мягкой русской покорности и внушае-мости, и есть его высшее бессилие. И чем суровее делалась его поступь, чем тяжелее становилась его рука, чем послушнее становилась его ученому и революционному насилию Россия, тем меньше была его власть бо-роться с поистине сатанинской силой крепостной старины. Подобно тысячелетнему спиртовому раствору, крепло в русской душе крепостное, рабское начало. Подобно дымящейся от собственной силы царской водке, оно растворило металл и соль человеческого достоинства, преобразило душевную жизнь русского человека. |
