|
Закон этот определен теми параметрами, а их десятки, а, может быть, и сотни, в которых шла история России. Не в душе тут дело. И пусть в эти параметры, в леса и степи, в топи и равнины, в силовое поле между Европой и Азией, в русскую трагическую огромность тысячу лет назад вросли бы французы, немцы, итальянцы, англичане – закон их истории стал бы тем же, каким был закон русского движения. Да и не одни русские познали эту дорогу. Немало есть народов на всех кон-тинентах Земли, которые то отдаленно, смутно, то ближе, ясней в своей горечи узнавали горечь русской дороги. Пора понять отгадчикам России, что одно лишь тысячелетнее рабство создало мистику русской души. И в восхищении византийской аскетической чистотой, христианской кротостью русской души живет невольное признание незыблемости русского рабства. Истоки этой христианской кротости, этой византийской аскетической чистоты те же, что и истоки ленинской страсти, не-терпимости, фанатической веры – они в тысячелетней крепостной несвободе. И потому-то так трагически ошиблись пророки России. Да где же она, «русская душа, – всечеловеческая и всесоединяющая», которой предсказывал Достоевский «изречь окончательные слова великой общей окончательной гармонии, братского окончательного согласия всех времен по Христову евангельскому закону»? Да в чем же она, господи, эта всечеловеческая и всесоединяющая душа? Думали ли проро-ки России в соединенном скрежете колючей проволоки, что натягивали в сибирской тайге и во-круг Освенцима, увидеть свершение своих пророчеств о будущем всесветном торжестве русской души? Ленин во многом противоположен пророкам России. Он бесконечно далек от их идей кро-тости, византийской, христианской чистоты и евангельского закона. Но удивительно и странно – он одновременно вместе с ними. Он, идя совсем иной, своей, ленинской дорогой, не старался уберечь Россию от тысячелетней бездонной трясины несвободы, он, как и они, признал незыб-лемость русского рабства. Он, как и они, рожден нашей несвободой. Крепостная душа русской души живет и в русской вере, и в русском неверии, и в русском кротком человеколюбии, и в русской бесшабашности, хулиганстве и удали, и в русском скопи-домстве и мещанстве, и в русском покорном трудолюбии, и в русской аскетической чистоте, и в русском сверхмошенничестве, и в грозной для врага отваге русских воинов, и в отсутствии человеческого достоинства в русском характере, и в отчаянном бунте русских бунтовщиков, и в исступлении сектантов, крепостная душа и в ленинской революции, и в страстной восприимчивости Ленина к революционным учениям Запада, и в ленинской одержимости, и в ленинском насилии, и в победах ленинского государства. Всюду в мире, где существует рабство, рождаются и подобные души. Где же надежда России, если даже великие пророки ее не различали свободы от рабства? Где же надежда, если гении России видят кроткую и светлую красоту ее души в ее покор-ном рабстве? Где же надежда России, если величайший преобразователь ее, Ленин, не разрушил, а за-крепил связь русского развития с несвободой, с крепостью? Где пора русской свободной, человеческой душе? Да когда же наступит она? А может быть, и не будет ее, никогда не настанет? 23 Ленин умер. Но не умер ленинизм. Не ушла из рук партии завоеванная Лениным власть. Товарищи Ленина, его помощники, его сподвижники и ученики продолжали ленинское дело. …те, кого оставил он, Страну в бушующем разливе Должны заковывать в бетон. Для них не скажешь: Ленин умер, Их смерть к тоске не привела, Еще суровей и угрюмей они творят его дела. Осталась завоеванная Лениным диктатура партии, созданные им армия, милиция, ВЧК, ликбезы, рабфаки. Двадцать восемь томов произведений остались после смерти Ленина. Кто же из соратников его возможно глубже и полнее сумеет вобрать в себя, выразить своим характером, сердцем, мозгом истинную, главную суть ленинизма? Кто примет знамя Ленина, кто понесет его, кто построит великое государство, заложенное Лениным, кто поведет партию нового типа от победы к победе, кто закрепит новый порядок на земле? Блестящий, бурный, великолепный Троцкий? Наделенный проникновенным даром обоб-щателя и теоретика обаятельный Бухарин? Наиболее близкий народному, крестьянскому и рабо-чему интересу практик государственного дела волоокий Рыков? Способный к любым много-сложным сражениям в конвенте, изощренный в государственном руководстве, образованный и уверенный Каменев? Знаток международного рабочего движения, полемист-дуэлянт междуна-родного класса Зиновьев? Характер, дух каждого из них был близок, созвучен тем или иным граням ленинского ха-рактера. |
