|
Он решал. Но, конечно, он не мог лично решить все вопросы в государстве – дать ли отпуск учительнице Семеновой, сеять ли в колхозе «Заря» горох или ка-пусту. Хотя принцип государства без свободы требовал, чтобы именно так обстояло дело, чтобы Сталин решал все вопросы без изъятия. Но физически это оказалось невозможно, и второстепен-ные вопросы решали доверенные люди Сталина, решали всегда одинаково: в духе Сталина. Только поэтому они были доверенными людьми Сталина или доверенными его доверен-ных. Их решения были объединены одной общей чертой – независимо от того, касались ли они постройки гидростанции в нижнем течении Волги либо посылки на двухмесячные курсы доярки Анюты Феоктистовой – они выносились в духе Сталина. Суть ведь была в том, что дух Сталина и дух государства были едины. Доверенные Сталина-Государства сразу были видны на любых заседаниях, собраниях, ле-тучках, съездах – с ними никто никогда не спорил: они ведь говорили именем Сталина-Государства. То, что государство без свободы всегда действовало от имени свободы и демократии, боя-лось ступить шаг без упоминания ее имени, свидетельствовало о силе свободы. Сталин мало ко-го боялся, но постоянно и до конца своей жизни он боялся свободы, – убив ее, он заискивал пе-ред нею мертвой. Ошибочно мнение, что дела времен коллективизации и времен ежовщины – бессмыслен-ные проявления бесконтрольной и безграничной власти, которой обладал жестокий человек. В действительности кровь, пролитая в тридцатом и тридцать седьмом годах, была нужна государству, как выражался Сталин, – не прошла даром. Без нее государство бы не выжило. Ведь эту кровь пролила несвобода, чтобы преодолеть свободу. Дело это давнее, началось оно при Ленине. Свобода была преодолена не только в области политики и общественной деятельности. Свобода была преодолена в сельском хозяйстве – вправе свободно сеять и убирать урожай, сво-бода была преодолена в поэзии и философии, в сапожном мастерстве, в круге чтения, в перемене места жительства, в труде рабочих, чьи нормы выработки, условия техники безопасности, заработная плата целиком определялись волей государства. Несвобода безраздельно торжествовала от Тихого океана до Черного моря. Она была всю-ду и во всем. И везде и во всем была убита свобода. Это было победоносное наступление, и совершить его можно было, лишь пролив много крови: ведь свобода – это жизнь, и, преодолевая свободу, Сталин убивал жизнь. Характер Сталина выразился в гигантах пятилеток, эти гремящие пирамиды двадцатого века соответствовали пышным памятникам и дворцам азиатской древности, которые пленили душу Сталина. Эти гигантские стройки не служили человеку так же, как не нужны были богу гигантские храмы и мечети. С выпуклой силой характер Сталина выразился в деятельности созданных им органов безопасности. Пыточные допросы, истребительная деятельность опричнины, призванной уничтожать не только людей, но и сословия, методы сыска, развивавшиеся от Малюты Скуратова до графа Бен-кендорфа, – все это нашло свои эквиваленты в душе Сталина, в делах созданного им карательного аппарата. Но, пожалуй, особо зловещими были те эквиваленты, что объединили в единстве сталин-ской натуры русское революционное начало с началом могучей и безудержной, русской же, тай-ной полиции. Это объединение революции и полицейского сыска, произошедшее в натуре Сталина, и отраженное в созданных им органах безопасности, также имело свой прообраз в русском государстве Объединение Дегаева-народовольца, интеллигента, а впоследствии агента охранки с на-чальником политического сыска полковником Судейкиным, произошедшее в годы, когда Иосиф Джугашвили был крошкой, ребенком, и стало прообразом этого зловещего альянса. Судейкин, умница, скептик, знаток и ценитель революционной силы России, насмешливый созерцатель убожества царя и царских министров, которым он служил, использовал народовольца Дегаева в своих полицейских целях. |
