Кишори крутилась вокруг привязанной к дереву Аниты, как змея вокруг древа познания добра и зла. Казалось, если она откроет рот, тысячи мелких змей, свиваясь в кольца, выползут из ее утробы. Глаза злодейки то горели безумным огнем, бегая из стороны в сторону, то становились сонно насмешливыми…

Авенаш, похожий на свою мамашу, как две капли воды – и внешне и внутренне, – тоже не упускал возможности всласть поиздеваться над жертвой.

– Развяжи! – строго и спокойно сказала ему Анита.

– Я очень мечтал, моя дорогая жена, чтобы все твое состояние было неразрывно связано с моей судьбой! Поэтому и привязал тебя к дереву веревкой! – ехидно сказал он.

– Отпусти меня! – настаивала пленница.

– Ничего, дорогая! Не печалься! – медленно растягивая слова и как бы наслаждаясь их звучанием, продолжал глумиться подонок. – Я сделаю все, что ты просишь. Сейчас ты будешь свободной не только от этой веревки, но и от… жизни! – и он окатил ее наглым взглядом.

– Нет! – воскликнула несчастная.

– Ты что, забыла наш древний обычай: заветная мечта каждой женщины умереть раньше своего мужа? – Он сделал паузу, чтобы насладиться реакцией своей жертвы на его слова. Авенаш и его мать, как истинные вампиры, пили духовную кровь Аниты. Им было мало только ее богатства. Скорее всего, это богатство было им нужно не как таковое, а как средство угнетения, порабощения и, таким образом, удовлетворения своих садистских желаний, о чем сами они вряд ли подозревали.

– И ты умрешь! – злорадно отрезал он.

– Нет! Замолчи, подлец! – громко сказала Анита и гордо подняла голову. Она больше не желала давать этим отбросам человечества ни малейшего шанса насладиться ее слабостью.

Авенаш сник, энергии у него поубавилось. Жертва больше не «кормила» его темную, сатанинскую душу, но он все еще продолжал:

– Ты не будешь мучиться на костре!..

– Нет! Ты не посмеешь ничего сделать со мной! – спокойно и внушительно отрезвила она его заплывшие жиром мозги.

Кишори пританцовывала, потирая руки и с великим нетерпением ожидая приближения «расправы ритуала».

– Чтобы тебя похитили и привязали к этому дереву, я отдал очень хорошие деньги, – продолжал Авенаш психологическую атаку.

– Очень скоро ты пожалеешь об этом, а может быть, и сию минуту, – сказала Анита, сама не понимая, почему произнесла именно эти слова.

У нее за спиной раздался громкий хохот, похожий на грохот обломков скалы, падающих в бездну.

– Тебе не придется долго страдать! – сказал Авенаш и с глубочайшей ненавистью посмотрел ей в глаза. Затем оглянулся и позвал Гафура.

Уголовник, осклабившись во все свое широкое, как лепешка, лицо, вышел из «укрытия» с плоской плетеной корзиной, накрытой крышкой, в руках. В бамбуковой корзине, свернувшись кольцами, лежала двухметровая кобра.

– У этого несчастного самца убили самку, – хриплым и скрипучим голосом поведал бандит, открывая крышку корзины.

Кобра подняла голову и раздула капюшон. Зрелище было зловещим. При виде «священного» пресмыкающегося у бедняжки ослабели колени.

Авенаш почувствовал это и злорадно захохотал. Ему вторила Кишори, глухой смех которой сотрясал ее исхудавшее тело.

– И этот самец жаждет мести! Видишь, как он зол на свою судьбу? – издевался Гафур.

Самец кобры нервно дернул головой.

– Нет! – вскрикнула дочь брахмана. Силы вновь стали покидать ее.

Она то молилась, то представляла милое и испуганное личико родной дочери, милой и прекрасной Алки, вспоминала доброго и отзывчивого Бету и, конечно, Берджу…

«С этими образами в душе и в сердце своем я и умру, Господи, если мой час настал!» – с ужасом думала она и чувствовала, что не умрет, что «ее час» еще не настал.