Упираться она не стала. Я посоветовал ей вернуться в четверть двенадцатого, пообещав, что попробую уговорить Вулфа принять ее, и она
уже собралась было идти, но в последний миг обернулась и, раскрыв свою знававшую лучшие дни черную сумку, достала из нее перевязанный тесемкой
сверток в коричневой бумаге.
– Я пока оставлю его у тебя, Пупс, – заявила она. – Не то какой нибудь любопытный легавый наложит на него лапу. Да не бойся, он не кусается.
Только смотри – не вздумай разворачивать! Я могу на тебя положиться?
Я взял у Хетти Эннис сверток, потому что она мне понравилась. Сплошные инстинкты и – ни следа логики! Сами судите: отказалась сказать, что там
внутри, но доверила мне сохранить его, хотя и наказав не разворачивать. Истая женщина, до мозга костей; особенно если бы еще причесалась,
умылась и пришила к пальто пуговицу. Словом, взял я у нее сверток, напомнил, что жду ее в четверть двенадцатого, и попрощался.
Дождавшись, пока она спустилась по семи ступенькам на тротуар и свернула налево, к Десятой авеню, я запер дверь изнутри и посмотрел на сверток.
Прямоугольный, дюймов шесть в длину и около трех в ширину, толщиной в пару дюймов. Приложив к нему ухо, я задержал дыхание, но ничего не
услышал. Однако это еще ни о чем не говорило: наука не стояла на месте, а в одном Нью Йорке у Ниро Вулфа нашлось бы не менее трех дюжин врагов,
с удовольствием отправивших бы его к праотцам. Не говоря уж о тех, которым был не по нраву я. Вот почему, вместо того чтобы отнести сверток в
кабинет и оставить на моем столе или в сейфе, я принес его в гостиную и запихнул под диван. Если вас интересует, развязал ли я тесемку и
развернул сверток, то я в вас разочаровался. Нес же я его, не сняв перчаток.
Уже больше недели, как, покончив с делом Бригема, мы с Вулфом били баклуши, и мои мозги нуждались в тренировке ничуть не меньше, чем ноги и
легкие, поэтому по пути в банк, а потом обратно я ломал голову над содержимым свертка. Отбросив дюжину предположений, которые меня мало
прельщали, я пришел к выводу, что там находится бриллиант. Великий Могол или Кохинор. Я был настолько увлечен своими мыслями, что, лишь
приблизившись едва ли не вплотную к нашему крыльцу, заметил, что оно занято. На верхней ступеньке, словно на насесте, примостилась именно такая
женщина, которую Вулф ожидает увидеть, когда я рекомендую ему очередную клиентку.
Возраст, личико, ножки – та их часть, что выглядывала из под полы меховой шубки, – все идеально соответствовало моему взыскательному вкусу. Мех
я не определил – но точно не норка и не соболь. Когда я начал подниматься по ступенькам, женщина встала.
– У вас оригинальная уличная приемная, – проворковала она, – но вот только журнальчиков бы подкинуть не помешало.
Я поравнялся с ней. Верх ее меховой шапочки доставал мне до носа.
– Надеюсь, вы звонили в дверь? – поинтересовался я.
– Представьте – да. Сквозь щель мне сообщили, что мистер Вулф занят, а мистер Гудвин вышел. Должно быть, мистер Гудвин – это вы?
– Вы угадали. – Я извлек из кармана связку ключей. – Я сейчас вынесу вам журналы. Какие вы предпочитаете?
– Давайте зайдем и посмотрим их внутри.
До прихода Вулфа оставалось еще больше получаса, к тому же она разожгла мое любопытство, поэтому я отомкнул дверь и впустил незнакомку в
прихожую. Затем, оставив на вешалке шляпу и пальто, ввел ее в кабинет, усадил на одно из желтых кресел, а сам уселся за свой стол.
– В настоящее время у нас свободных должностей нет, – сказал я, – но вы можете оставить номер своего телефона. Только не звоните – мы позвоним
сами…
– Очень остроумно! – фыркнула незнакомка. |