-  Так утверждали фолианты, - хмуро отозвался он.

    -  А в них не уточнялось, кому нужно: ходокам или Чистилищу?

    -  Тому, кто жаждет.

    -  Ежели жаждет крови, то твои фолианты нисколько не соврали. Наш почивший в бозе друг ее действительно жаждал.

    Я взялся за ручку и потянул ее на себя. Дверь не открылась. Пожав плечами, толкнул от себя - результат аналогичный.

    -  Перри, не помнишь, в какую сторону я открывал дверь?

    -  Ты ее пинал, значит, в эту…

    Он схватился за ручку и сильно дернул на себя, немедленно поломав.

    -  И как нам теперь выйти? - упрекнул я.

    -  Как всегда, - снисходительно улыбнулся он, вытаскивая меч.

    -  Неужели вы даже не попрощаетесь?

    Мы медленно обернулись на голос, звучавший с отчетливым присвистом. Вместо вампира перед нами вздыбилась гигантская, черная, с тусклыми желто-топазовыми полосами королевская кобра, гипнотизировавшая нас яркими изумрудными глазами.

    Перри в мгновение ока метнул в аспида меч, но он лишь скользнул по гладкой коже и отлетел в угол, не причинив змее ни малейшего вреда.

    -  У вас нет силы причинить мне вред, - прошипела кобра, раскачиваясь из стороны в сторону.

    Вместо ответа я подобрал с пола увесистый булыжник и запустил его в змеиную морду, целясь в зеленый глаз. Попал в нос. Змей, казалось, даже не заметил ничего, продолжая спокойно раскачиваться.

    -  А если тебе зубы выбить, что будешь делать? - громко крикнул я.

    Нет, змей я не боюсь. Это всего лишь большие кожаные шнурки. Их кровь может спасти от жажды, а из кожи получаются хорошие ремни. Мясо же, согласно древним китайским учениям, помогает против некоторых мужских проблем. Вот если бы тут был паук, тогда конечно! Пауков я даже созерцать спокойно не могу - не то что дотронуться до них.

    -  Как ты собираешься выбивать зубы? - поинтересовался Перри, кивая на голову змея, торчавшую высоко над нами.

    -  А вдруг нагнется и замрет на пару минут?.. Эй, шнурок, будь другом, нагнись, а? - крикнул я.

    Змей прекратил раскачиваться и замер, сверля меня изумрудными глазами. Только тогда я смог разглядеть его удивительную, невероятную, пленяющую красоту. Кожа беспрестанно меняла цвет - от черного к синему, от фиолетового к алому. Сложнейший узор каждой чешуйки жил сам по себе…

    Я отметил все краем глаза, потому что не мог оторваться от глаз змея, проникавших мне в самую душу. Ужасны были эти глаза: чуждые и вместе с тем ослепительно прекрасные, они обволакивали и подчиняли с невероятной силой! Бесконечно старые - намного старше зла и добра - они излучали поистине неземную мудрость, превосходящую любое человеческое знание. Я смотрел в них и невольно желал припасть к их холодному знанию, свободному от любви и ненависти, зависти и гнева, от любых эмоций и волнений. В них сиял тот самый чистый ледяной свет, который я тщетно искал всю свою жизнь. Звон оружия, вкус крови и вина, дым костров, уютное мягкое кресло перед большим экраном, недовольное сопение Черчилля, городские соблазны, ночное небо, усыпанное неисчислимым количеством звезд, - все сделалось не важным. Воспоминания были ясными, но стали мне чужими и потеряли значение. Я отбрасывал их кадр за кадром, вычеркивая из своей жизни: существовал комок глины, ползал по грязи, тщетно пытался удовлетворить желания своей плоти, прежде чем уйди в небытие, не оставив после себя ровным счетом ничего. Глаза змея дарили надежду вырваться из порочного однообразия, возвыситься над жизнью и смертью, сделаться равным богам!

    Перри, Тольд, Сефер, Черчилль, шеф… Я стирал воспоминания о них, как сдирают грязь с подошвы! Я вычищал всю свою жизнь, и даже то, что мне только суждено было пережить!

    И тут пришла очередь памяти о времени, когда я еще не был один, - эта память, которой я дорожил больше всего, тоже стала постепенно бледнеть и терять очертания.