Она не помнила, как он носил её по комнате на руках, вытаскивая из очередного кошмара, баюкал как ребёнка, нашёптывал что-то ласковое, Колька не помнил – что. Арина успокаивалась. И рассказывала – про детство в монастырском приюте, и как она завидовала Насте, за которой приезжала мачеха и кормила пирожками с мясом, а за Ариной никто не приезжал. Про школу, которая была для неё адом. Про хлебокомбинат с двенадцатичасовыми сменами, которые нужно было простоять на ногах.

Про пчёл, которые убили деда, а бабушка сказала, что виновата во всём Арина, и в дедовых инфарктах тоже виновата. Про отделение народных промыслов православного Свято-Тихоновского университета, где она мечтала учиться, собирала деньги, экономила на всём. С учёбой ничего не получится: все деньги ушли на похороны и на бабушкин пансионат.

Замолкала на полуслове и проваливалась в сон. Колька прижимал её к себе, вдыхал запах её волос и млел от желания.

Стоп. Нельзя. Она не Ирка, с ней такой номер не пройдёт. Арина сейчас не в себе, потому и просит, чтобы он не уходил. Можно воспользоваться её слабостью, её доверчивостью. Ведь ей больше некому довериться. А потом она его возненавидит. И тогда не останется даже надежды, тогда уже ничего не будет. Колька опускал её на диван, подсовывал под голову подушку, укрывал клетчатым пледом. И до утра сидел в кресле, забываясь недолгим сном и просыпаясь от Арининого крика. «Не знаю, кто засунул тебя в этот твой кошмар, но я тебя оттуда вытащу».

– Не верещи. Никуда не поедешь. Голова кружится?

– Кружится иногда, – созналась Арина.

– Вот перестанет, тогда и поедешь. Всё в порядке с твоей бабушкой, Рита, к ней ездила, сказала, ей лучше, – напропалую врал Колька.

Нельзя её такую из дома выпускать. Слабая совсем. Упадёт где-нибудь по дороге.

– А когда перестанет? – приставала Арина.

– Когда будешь есть как следует.

◊ ◊ ◊

Заходящее солнце освещало комнату розовыми лучами.Из окна пахло мокрыми листьями. Вера плотнее укуталась в плед. Дождь, что ли, прошёл? А она и не заметила… Сидела и вспоминала, как в «Золотую воду» приехала Рита Пономарёва. Расцеловала Веру в обе щеки: «Что ж ты мне не позвонила, я бы раньше приехала», привезла фрукты, Верино любимое овсяное печенье, какие-то лекарства, «построила» весь персонал, распоряжалась как у себя в клинике и велела поставить Вере капельницу.

Персонал против «построения» не возражал. Ритины указания исполнялись молниеносно, медсестра Люся прикатила капельницу, задёрнула занавески, чтобы солнце не светило Вере в лицо, улыбнулась в ответ на Ритино «вы нам больше не нужны» и неслышно закрыла за собой дверь. Ужин в Верину комнату принесли на двоих: салат из телятины, паровая рыба с отварным картофелем, печёные яблоки, травяной чай. Стол накрыли в лоджии («Вечер удивительно тёплый, покушайте на свежем воздухе, вы весь день сегодня не выходили»).

– А ты неплохо устроилась. Персонал вышколенный, хавчик на уровне, лоджия метров десять.

– Двенадцать. Это не лоджия, это веранда. Здесь все номера с верандами. И хватит вокруг меня прыгать, лучше Аринке позвони. Не приходит, на звонки не отвечает, может, обиделась на что… Может, с тобой поговорит?

– А есть на что обижаться? Вера, не молчи. Вера!

– Что Вера? Наговорила я ей на похоронах… Теперь сама жалею.

– Всё хорошо с твоей Ариной. Было плохо, но сейчас уже хорошо. У неё такой защитник объявился, вломился в мой кабинет, я аж испугалась…

◊ ◊ ◊

В свой последний день в пансионате Вера сидела, что называется, на чемоданах и ждала Риту: та обещала её забрать и привезти Арину.