Вера отдала: тридцатисемилетний красавец-подполковник в парадном кителе должен был, как думала Вера, поразить сердца внучкиных одноклассниц. Как же она ошибалась…
Всю жизнь слушала мужа, верила ему как себе самой, всю жизнь с ним соглашалась. Как согласилась с тем, что Арине надо научиться жить самостоятельно. Как они могли так с ней поступить?
Вера посмотрела мужу в глаза:
– Ваня… Никогда тебе не прощу. И себе не прощу, что тебя послушала. Нельзя ей одной, не сможет она… Она ведь чуть не умерла! Ты послушай!
Вечера она теперь проводила в беседах с потретом – не с тем, мёртвым и непреклонным, который в гостиной, а с вышитым Ариной – настоящим, понимающим Веру с полуслова. Форточка всегда приоткрыта – пусть живёт, вдыхает запах осени, чувствует каждый день, каждый час! Ей так много надо было ему рассказать, так много всего случилось с тех пор, как он умер…
О том, как чуть не умерла она сама, Вера мужу рассказывать не стала.
Глава 30. Из пункта «б» в пункт «а»
– Явилась не запылилась. Всё лето гуляла. Думала, у тебя три месяца отгулов набралось?
– Два.
– Чего два?
– Меня не было два месяца, а в июне я в отпуске была, вы забыли? Я два года без отпуска работала, на трёх участках, – твёрдо сказала Арина – Вот и считайте, сколько мне положено отгулов и сколько отпусков.
От такой наглости у Петра Ильича побагровели щёки.
– Пётр Ильич! Вы красный весь, – испугалась Арина. – Хотите, я окно открою?
– Дверь.
– Дверь открыть?
– Закрыть. С той стороны! Ты здесь больше не работаешь, уволена за прогул. За систематические прогулы, – поправил сам себя Венедиктов.
– Я не прогуливала. У меня бабушка в больнице лежала, болела, а потом я сама заболела.
– Ты сама-то себя слышишь? То у неё дедушка, то бабушка, то сама… Врать надо правдиво, а не так как ты. Больничного листа, конечно, нет?
– Я врача не вызывала, я дома… лечилась.
– Три месяца лечилась. А жильцы три месяца в грязи должны жить? Да на тебя уже мешок жалоб накатали!
– На меня? Плохо убиралась?
– На домоуправление.
Услышав, что если не пакостить в подъездах и хоть раз в неделю мыть лестничные площадки перед своими квартирами, то не будет никакой грязи и никаких жалоб, Пётр Ильич потерял дар речи. Молча отпер сейф и вручил Арине её трудовую книжку.
«Уволена за систематическое неисполнение трудовых обязанностей без уважительной причины, подпункт «а» пункта «б» части первой статьи 81 Трудового Кодекса Российской Федерации. Начальник отдела кадров И.В. Венедиктова» – прочитала Арина.
Трудовую книжку она порвала.
На дверях кафе «Вересковый мёд», где она отмывала вечерами кастрюли, казаны, сотейники, сковородки и котлы, получая за это четверть ставки, висели два новеньких замка. Окна второго этажа скалились выбитыми стёклами, на первом – были забиты досками. Красно-белый транспарант меланхолично сообщал: «Сдаётся в аренду».
Что за день такой? Арина пожала плечами и отправилась в библиотеку. На дверях висела табличка «Закрыто на инвентаризацию».
Что теперь делать? Вернуться в Осташков, всё рассказать? Бабушка всплеснёт руками, усадит за стол, будет причитать и жалеть. Только Арине не нужна её жалость.
Ещё можно продать дом в Заселье, который теперь принадлежит Арине. Он сто́ит столько, сколько квартира в Москве. Но этот дом бабы Верин, и воспользоваться дедушкиной дарственной было бы бесчестно. Да и кто её ждёт в Москве? Врач из ПНД? Будет дежурно улыбаться, подробно расспрашивать о самочувствии, и придётся отвечать. |