— Все, что ты видишь, я купила сама, — сказала она ровным голосом. — Мы с Тони расстались навсегда.

   Джек подошел к дальней стене и стал рассматривать маленькую картину.

   — Похоже на прерафаэлитов. Это что, Берн-Джонс?

   — Да, я начала коллекционировать картины.

   — Без помощи графа? Ну ладно, Элизабет. А где ты берешь такие деньги?

   Джек уселся в простое на вид кресло, оказавшееся очень удобным. Должно быть, ортопедическое. Он еще раз оглядел комнату, на этот раз внимательнее. Конечно, всего немного, но все высшего качества и очень дорогое.

   — Не могу поверить своим ушам, Джек. — Элизабет села напротив него и позволила себе говорить раздраженно. Это было просто. Гораздо легче, чем действительно вступить с ним в перебранку. Элизабет испытывала смутную радость, соединенную с болезненным дурным предчувствием. Она отчаянно не хотела, чтобы он уходил, и твердила себе,что надо взять себя в руки, но у нее плохо получалось. — Ты являешься сюда, вытаскиваешь меня с работы и спрашиваешь только о том, как я оплачиваю счета по убранствудома?

   — А ты думаешь, я должен спрашивать о ноге?

   — А разве нет? — вскинула брови Элизабет.

   Он озадачил ее. Она ожидала увидеть запоздалые слезы, заламывание рук, а он шутит, задирает ее, будто ничего не случилось.

   — Дорогая, но здесь нечего сказать. Ты же знаешь, как я сожалею. Я знаю, каково это.

   — Да неужели?

   — Да, — ласково сказал Джек. — Я лучше всех в мире знаю, что такое хотеть кататься и не иметь возможности.

   Что это должно значить для тебя.

   Элизабет отвела взгляд, боясь расплакаться. Он угадал. Только Джек и, может быть, еще Ганс понимают это по-настоящему. Она судорожно сглотнула, чтобы протолкнуть в горло подступивший комок.

   — И еще, детка, подумай, что это значит для меня.

   Ты не можешь кататься на лыжах, и мы не сумеем довести до конца наше пари. А было бы очень интересно.

   Мы оба получили бы золото…

   — Ты думаешь, я бы выиграла? — выпалила Элизабет и снова себя упрекнула. Совсем не это она хотела сказать.

   — Да вне всяких сомнений. Иначе я не стал бы тогда с тобой спорить. Ты пришла бы ко мне в комнату и расплатилась. Вот был бы денек!

   Элизабет вскочила на ноги и набросилась на него.

   — Ради Бога! Джек! Я, черт побери, калека! Все, что ты можешь, — это прилететь сюда и отпускать сексуальные шуточки! Где ты был, когда мне нужен был друг?

   Развлекался с Холл и Феррел? И со всеми твоими глупыми американскими потаскушками…

   — Эй, эй! — Он вскочил и схватил ее за руки. — Ты знаешь, что я пытался к тебе пройти, я просил. Твой отец велел мне проваливать. И я с тех пор не был ни на одной вечеринке. Я получил медаль, улетел домой и старался забыть тебя.

   — И не смог?

   — Я здесь. Разве нет? И ты не калека, девочка. Ты стоишь, как статуя Свободы.

   — Но я потеряла ногу, — пробормотала Элизабет. — У меня нога из пластика.

   — Ну и что? Вовсе не твоя нога меня всегда интересовала.

   — А как насчет Холли Феррел? Или Клэрис Дэвлин?

   Джек отпустил руки Элизабет и взял ее лицо в ладони.