– Попробую, – согласился Коукер, – только поздновато уже.

– Пошлите телеграммы людям, которым пришлось отказать.

– А кто будет оплачивать? – осторожно поинтересовался Фред.

– Черт с ним, за свой счет отправлю.

Коукер кивнул на прощание и ушел. На улице закашлял двигатель катафалка.

– Не переживай, Гарри, – подал голос Чабби. – Я тебя все равно люблю.

Анджело внезапно сморил сон. Он повалился вперед и с оглушительным треском грохнулся лбом об стол. Я уложил парня так, чтобы он не захлебнулся в луже пролитого спиртного, засунул нож в ножны и взял на хранение деньги, опасаясь ошивавшихся поблизости девиц. Чабби заказал еще выпивки и заплетающимся языком невнятно затянул на островном диалекте старую матросскую песню.

Я в очередной раз прогорел. Бог свидетель – ненавижу деньги, особенно когда их нет. От двух недель зависело, сможем ли мы с «Плясуньей» пережить мертвый сезон и остаться на плаву. Теперь ясно, что не получится. Значит, снова надо ввязываться в рисковые ночные дела.

К черту! Раз все равно никуда не денешься, откладывать не стоит. Дам знать кому надо, что Гарри созрел для сотрудничества. Я не без удовольствия ощутил знакомое возбуждение – инстинктивную реакцию нервной системы на близкую опасность. Может, в следующие две недели найду больше, чем потерял.

Я попробовал подпевать Чабби, но дуэт не заладился: то ли я песню не угадал, то ли еще что… Припев в моем исполнении подходил к концу, а Чабби за него только принимался.

Наш музыкальный фестиваль привлек в бар служителей закона. Силы правопорядка на Святой Марии насчитывают одного инспектора и четырех сержантов – для острова более чем достаточно. Самые громкие преступления здесь – половые связи с несовершеннолетними да супружеские потасовки.

Инспектор Питер Дейли, молодой человек со светлыми усиками, гладкими, по-английски румяными щеками и водянистыми голубыми глазами в кучку, как у серой крысы, направился в нашу сторону. На нем была тиковая форма-хаки английской колониальной полиции, накрахмаленная и наутюженная до того, что похрустывала при ходьбе, фуражка с серебряной кокардой и лакированным козырьком, ремень из лощеной кожи и перекрещивающаяся на спине офицерская портупея. Лощеной кожей была обтянута и ротанговая трость. Наверное – если отвлечься от желто-зеленых эполет островной полиции, – так выглядела воинская элита империи, ее гордость и слава, гарантия имперских амбиций. Только империя канула в небытие, а люди в мундирах измельчали.

– Мистер Флетчер. – Инспектор стоял у нашего столика, слегка похлопывая тростью по ладони. – Надеюсь, проблем сегодня не будет.

– Вы, кажется, забыли сказать «сэр», – не сдержался я.

С инспектором Дейли мы никогда не были друзьями. Не люблю наглецов и тех, кто, используя служебное положение, не прочь повысить вполне соответствующее должности жалованье взятками и откатами. В прошлом он вытянул немало моих кровных – грех, который нелегко простить.

Дейли скривил губы и покраснел.

– Сэр, – нехотя повторил он.

Справедливости ради готов признать, что давным-давно мы с Чабби разок-другой дали выход бурлившим чувствам по случаю удачной рыбалки. И все же инспектор Дейли не имел права разговаривать подобным тоном. Как-никак, а на острове он был чужаком – приехал на три года по контракту, который, как сам президент мне говорил, никто продлевать не собирался.

– Послушайте, инспектор, я нахожусь с друзьями в общественном месте и порядок не нарушаю, так?

– Не спорю.

– Следовательно, исполнение нами в подобном месте песен без грубых слов и выражений не является преступлением.

– Разумеется, но…

– Валите отсюда, инспектор, – посоветовал я, не повышая голоса.