Ночуем на вокзале, на пристани, в городском саду, в лодках и баркасах, стоящих на приколе, в пустых базарных рундуках, в порожних вагонах.

Днем рыскаем по городу. Где толпятся люди, где им тесно, где они скандалят, шумят, там и мы с Луной. Самый надежный карман становится дырявым, как только я или Луна запускаем в него руку.

Лезу не во всякий карман — много пустых. Зорко высматриваю денежный, с «бочатами» — часами, с кошельком. Высмотрев, не бросаюсь к нему, как дурень, со всех ног, а терпеливо приближаюсь, постепенно, как бы невзначай, оказываюсь рядом. А если уж изловчился присоседиться, то действую так быстро, что «фрайер» не успевает и глазом моргнуть.

Лезешь в карман или вырезаешь его бритвой, тащишь двумя цепкими пальцами, указательным и средним, «кожу», рискуешь, а морда твоя такая святая, постная, вроде тебе спать хочется или зуб болит.

И никто нас с Луной этому не учил. До всего сами дошли.

Ловко мы с Луной карманили в Таганроге, долго не попадались.

В конце лета мы увидели на толкучке высокого, горбоносого, черномазого, в каракулевой шапке грека и присосались к нему. Этот спекулянт скупал на толкучке из-под полы золото и серебро.

Как ни таился грек, но мы с Луной краем глаза заметили его пузатую сумку, откуда он доставал деньги. Эта кожа, набитая миллионами, очаровала Луну. Он оттащил меня в сторону, шепотом поклялся:

— Стервой буду, если не разбуржую этого носатого.

Бумажник грека привлек и меня. Я сказал смеясь:

— А чем ты лучше меня? И я не дурак. Я тоже хочу разбуржуить этого носатого.

И вот мы вдвоем, беззлобно, весело соперничая друг с другом, охотимся за пузатой сумкой грека. Ходим по толкучке по его следам, шагах в двадцати позади, ждем удобного случая.

Но спекулянт боится толпы — бывалый, собака! Как только попадает в людской водоворот, сейчас же, не медля ни секунды, выбирается из него, прижимая сумку к груди. Выбьется на чистое место и оттуда, дремотно прикрыв глаза, втянув голову в плечи, осматривает толкучку, ждет своих клиентов.

Как мы ни ловчили, чтоб присоединиться к греку — ничего у нас с Луной не выходило. Бросив соперничество, мы объединили наши силы, придумали нахальный хитроумный план. Раздобыли у «айсора» под большой залог ящик, две сапожные щетки, банку ваксы, бархотку и пошли в новую атаку.

План наш простой: Луна подойдет к спекулянту с ящиком и скажет: «Почистим?» Грек должен согласиться, так как у него ботинки грязные, нуждаются в обновлении. И когда он будет в неудобном положении, одна нога на ящике, а другая на земле, я тихонько подкрадусь сзади, выхвачу из рук грека сумку с миллионами и «драпану». Он, конечно, заорет: «Держи», захочет догнать меня. Но и Луна не дурак, не лыком шит. Он схватит грека за ногу, тоже заорет на весь базар: «Куда? А деньги?.. Почистил скороходы и убегаешь…» Пока грек освободится, — меня и след простыл. А вечером мы встретимся с Луной, поделим миллионы.

…Затаившись за базарной лавчонкой, я вижу, как Луна, с ящиком на брюхе, с пушистыми щетками в руках, вымазанный ваксой, черно-рыжий, босой, без картуза, настоящий чистильщик, проталкивается сквозь людскую гущу и все ближе и ближе подплывает к греку. Вот он уже стоит перед ним. На широком скуластом лице ласковая улыбочка, а голос прямо-таки медовый — заслушаешься.

— Почистим, душа любезный! Новые ноги получишь. Лакированные.

— Не требуется, — отвечает тот.

Луна бросает ящик на землю, а сам падает на колени перед греком, нетерпеливо стучит щетками.

— Надо!.. Красивее будешь. Поставь сюда ножку, папаша! Чистим-блистим!.. Не дорого. Сколько не жалко.

Грек качает головой, а сумку крепко, обеими руками, прижимает к животу.