— Сам?.. Пожалуйста! Садись и пиши. Но в твоем распоряжении разъединственный час. Устраивает?

— Мало! Давай сутки, и ты получишь рассказ или очерк.

— Даже целый рассказ?

— Не веришь? Честное слово, напишу!

— Верю, старик. Что ж, твори! Ты свое дело делай, а я — свое. Сегодня опубликуем интервью, а завтра и рассказ тиснем. Все, договорились!

Ваня схватил телефонную трубку и соединился с главной редакцией.

— Гущин!.. Пригласите стенографистку. Буду диктовать интервью с Голотой. Все.

Гущин положил на стол трубку, схватил меня, потащил к умывальнику. В осколке мутного зеркала отразилась красная и потная физиономия Голоты.

— Посмотри, старик, на себя внимательно и запомни выражение лица. Видишь, как оно сияет и ликует сейчас, когда я оказываю тебе дружескую услугу? Так пусть же твоя морда будет счастливой и тогда, когда ты вернешь мне долг. Не унылой, не страдательной, а ликующей.

И Ваня Гущин рассмеялся на прощание, чтобы я, недотепа, не принял всерьез его слова.

Выхожу из редакции, но в соцгород не спешу. Тараса вспомнил. Удачно или неудачно он шлепнулся? Не переломал ли кости? Не лежит ли под откосом, беспомощный? А может, ничего и не случилось? Благополучно домой пришел. Должен я убедиться, что и как.

Далеко живет мой помощник, будь он неладен. На другом конце Магнитки. Придется отмахать марафонскую дистанцию туда и обратно.

Время подбирается к полуночи. Небо от края до края покрыто раскаленными добела звездными заклепками. Ураган унес все тучи. Ясно и свежо. И на земле никаких следов бури: тихо и мирно. Ничего страшного вроде и не было. Все пока скрывает темнота. Утром увидим, что разрушено, повалено, развеяно ветрами.

Упираюсь в длиннющий, многотрубный, но с одной дверью барак, разгороженный на семейные клетушки. Ни единое окошко не светится. Умаялись люди, отдыхают.

На цыпочках подкрадываюсь к третьему от крылечка окну и тихонько, чтобы не разбудить соседей, царапаю стекло. Если Тарас уже дома, то сразу откликнется: не успел еще парень заснуть.

Распахивается форточка. Женщина испуганно и вместе с тем грубо спрашивает:

— Чего надо? Кто таков?

— Здравствуйте, Галина Васильевна! Как ваш Тарас?

Она прильнула лицом к стеклу, вглядывается в ночного гостя.

— А, Голота! Явился!.. Совесть загрызла?

Что она несет? Со сна или со злости?

— Ну, говори, чего надо? Прощения пришел просить?

— Какое прощение? За что?

— А ты не знаешь?.. Зачем же тогда прискакал?

— Тарас дома или еще не пришел?

— Прибежал как угорелый. Хлестал воду и растреклятого Голоту добрым словом поминал. Ни дна тебе, ни покрышки. За что ты прогнал его с паровоза, скажи? Что он тебе сделал, скажи?

— Я прогнал?.. Вот трепач! Сам убежал. Честное слово!

— Тарас, ты слышишь? Он еще божится, честным притворяется!.. Ах ты жила!

Она распахнула окно и окатила меня водой.

Утираюсь рукавом и улепетываю в темноту. Ну и помощник! Ну и отмочил! Вот тебе и демобилизованный боец рабоче-крестьянской армии. Как же он завтра мне в глаза посмотрит? Не пройдет ему даром эта пьяная брехня. Не воду он, конечно, хлестал, а самогон. Частенько зашибает. Эх!.. Куда только не толкает человека водка! Как она его только не выворачивает!

Глава четвертая

Ваня свое делает, а я свое.

Пишу.

Отчитываюсь за ураганную ночь, за все, что передумал.

Пожевал хлеба с соленой рыбиной, выпил чуть ли не целый чайник чаю, вспотел, как после бани, и опять вкалываю. Пролетели час за часом, а я все пишу.

Одна за другой возникают мысли. Да такие, какие и не появлялись в то время, когда спускал вертушку с горы.