Я проскользнул внутрь и прижался к слегка влажной, холодной стене. Услышав затихающие в коридоре шаги, тихо выдохнул — пронесло. Лишь тогда осмелился оглядеться.

Небольшое помещение было округлым, погруженным в полумрак. Вдоль стен стояли вертикальные капсулы, наполненные густой жидкостью. Завороженный испускаемым капсулами зеленоватым свечением, я медленно подошел к одной из них и вздрогнул, когда в зеленой массе различил контуры человеческого тела.

Человек в капсуле был жив, и, казалось, спал. Странно спал, неспокойно, то и дело дергаясь, как будто кто-то загонял ему под кожу иголки. Дернувшись в очередной раз, он вдруг оказался так близко к стеклу, что я смог различить знакомые до боли черты, трепещущую на шее жилку, даже небольшую родинку у левого уголка губ. Неужели и у меня была такая?

— Лучше отойди, — прошипел кто-то за спиной. — Одного раза нам хватило.

— Вы их… — выдохнул я, покрываясь холодным потом.

— Опять жалеешь? Поддаешься эмоциям? Они лишь спят, — уже спокойнее ответил Марк. — Отойди от капсул. Я прошу, — он поднял пистолет. — Я не хочу стрелять. Но если ты заставишь…

— И я так же буду спать?

— Ты не такой, как они, — мягко уговаривал Марк. — Я понимаю, что ты вновь жаждешь справедливости, но отойди от капсул, Дэн. Мне некогда объяснять.

— Что объяснишь, подонок! — вновь завелся я.

Марк посмотрел на меня, как на маленького ребенка, и… спустил курок. В мою шею врезалась тонкая игла, наградив вспышкой боли. Сразу же перестали держать ноги, перед глазами поплыло, внезапно нахлынула слабость. Беспомощно застонав, я осел на руки подоспевшего Марка.

Дверь отошла в сторону, вбежал какой-то человек и, нагнувшись надо мной, тихо выругался:

— А я думал, он сначала поест.

— Поест позднее. Когда очнется.

— Два Марка? — тихо прошептал я. — Биоклон? Твой…

— Ты так ничего и не понял, — ответил тот, что пришел позднее. — Не волнуйся, твое беспамятство — это ненадолго.

Меня осторожно уложили на гравиносилки и понесли куда-то по длинному, казавшемуся бесконечным коридору. Я безэмоционально смотрел на распахнутые окна, на колышущиеся занавески, на белоснежный, с хрустальными люстрами потолок. Я чувствовал, как по телу растекается сладостная слабость и уже почти не сопротивлялся, когда меня усадили в кресло и защелкнули на запястьях и лодыжках фиксирующие браслеты.

Пластиковые, приятно холодные полоски охватили шею и лоб, окончательно лишая возможности двигаться. Я чуть слышно вскрикнул, когда острое жало вошло в основание черепа и почти привычно расплескало по позвоночнику боль.

— Неприятное ощущение, правда? — сказал один из Марков, вставляя в гнездо мнемокарту. — И ты его помнишь… как будешь помнить и все остальное.

— Марк… — прошептал я. — Прошу, отпусти.

— Мне очень жаль, — неожиданно грустно ответил он. — Приятного полета в прошлое… брат.

Последнее, что я помнил, погружаясь в водоворот моих-чужих воспоминаний, это дрожащие пальцы Марка, обхватившие мою ладонь. Сам не понимая почему, я судорожно вцепился в его руку, и боль сразу же ушла, став почти терпимой.

— Проклятый Марк, — прошипел я, падая в темноту.

Воспоминания оживали яркими пятнами, как бы расшивая картинками, запахами и эмоциями однотонное одеяло. Я и не думал, что эмоций было так много. До последнего времени я знал лишь все оттенки страха и страстное желание жить. Жить любой ценой.

Яркие пятна сливались в картинку.