Изменить размер шрифта - +

— Спасибо, но у меня что-то нет аппетита, — произношу таким хриплым голосом, что сама пугаюсь собственного карканья. Зажимаю рот ладонью — только бы не накаркать! — и бросаю быстрый взгляд в сторону мужчины с поникшей головой. Он, к моему удивлению, этот взгляд перехватывает, но лишь затем, чтобы поспешно уткнуть свои покрасневшие (не от бессонницы ли?) глаза в кружку с ежевичным чаем.

Нет, нет, нет, нет… Мысленно исхожу отчаянным криком, так что впору и вовсе охрипнуть на веки вечные.

— Пожалуй, пойду к себе в комнату, что-то мне нездоровится, — еще раз хриплю я и поднимаюсь из-за стола.

— Мама, пусть Юлиан отыщет у тебя в кладовой одуванчиковый мед и отнесет Шарлотте — ты всегда говорила, что он лучшее средство от всех недугов, — обращается Адриан к своей матери.

Я со злостью швыряю скомканную салфетку на стол рядом с пустой тарелкой. Вот ведь бесчувственный болван, мысленно восклицаю я, ожигая своего вчерашнего любовника яростным взглядом: значит, вот как все у нас будет — я и Юлиан вместе, а он, альтруист проклятый, сбоку… ненавязчиво рядом. Гордый от осознания своей жертвенности…

— Да, Юлиан, — каркаю я через силу, — почему бы тебе не принести мне меду, раз твой папа считает его панацеей от всех бед. Уверена, растоптанные мечты он тоже сможет залечить…

Вижу, как недоуменно переглядываются Аксель и Анна, для которых смысл моих горьких слов так и остается непонятным, и только Алекс смотрит мне вслед всепонимающим, сочувствующим взглядом, от которого я почти готова разреветься от жалости к себе, но вместо этого стремительно покидаю столовую, ощущая себя едва ли на четверть живым человеком, поскольку остальные три четверти меня мертвы и безжизненны, словно выжженная ядерным взрывом радиоактивная зона.

На душе такое чувство, словно за тем столом в уютной, с расписанными вручную стенами столовой Глории Шарлотта Мейсер просто-напросто умерла да так и осталась лежать там бледной, скомканной бумажной салфеткой, а кто-то другой… не она… идет теперь по этому милому дому, распространяя вокруг себя флюиды несбывшихся, рассыпавшихся в прах надежд.

 

Эпилог

 

 

Наш самолет приземлился в аэропорту Грентли Адамс два часа назад, и мы с Алексом с рекордной скоростью прошли паспортный контроль, направляясь к пункту проката машин. Мне было все равно, на чем мы станем разъезжать по окрестностям Барбадоса, но Алекс хотел непременно что-нибудь ярко — желтое или в крайнем случае красное, а в итоге нам пришлось довольствоваться серой «тайотой», единственной машиной, приспособленной для перевозки инвалидов — колясочников.

Впрочем, сын быстро утешился райскими видами острова, предвкушая то неимоверное количество бабочек, которое он сможет здесь наблюдать, так сказать, в их естественной среде обитания. Но не бабочки стоят первым пунктом на повестке моего дня, и Алекс знает об этом… Поэтому после заселения в отель, я оставляю его в номере, а сам сажусь в видавшую виды «тайоту» и отправляюсь за шестнадцать километров от Бриджтауна в ботанический сад Андромеда, в котором, как мне удалось выведать у ее деда, Шарлотта работала последние три месяца.

Шарлотта…

Я не видел ее полгода, но с тем же успехом это могли быть и три-четыре и даже сто лет в целом — я так истосковался по ее теплой улыбке и смешинкам в глубине глаз, что сердце подчас буквально сбоило, стоило мне только дать волю воспоминаниям. Поэтому я старался делать это как можно реже, особенно после того, как Шарлотта съехала от нас, вернувшись в квартирку на Марктплатцштрассе, а ее дедушка, к слову, тоже съехавший вместе с ней, обосновался, правда, вовсе не в Ансбахе, как это можно было предположить, а в доме моей матери, что стало для меня, признаюсь честно, настоящим сюрпризом.

Быстрый переход